Кот-Скиталец
Шрифт:
Так вот, он обаял сразу на два фронта. Отлавливал меня в коридорах, когда я направлялась по воду или за книжками, контактировать с его высокородной мамочкой, смотреть то ли гобелены, то ли посуду, то ли коллекцию редкостей, а чаще всего – просто шляться по «Шервуду». Зазывал посидеть вместе с ним и моими детьми для-ради благопристойности (а чихали бы Март с Сереной на благопристойность, если бы не острота Арханговых зубов и не исконно кхондские понятия о женской чести); иногда объяснить какой-нибудь нюансик звериного менталитета (вовсе не его, Мартина, дело); а то и просто поболтать за чашечкой местного кофе (бр-р!) с жутко сладким печеньем. Телохранители оставались
Комнаты Мартина, в отличие от всех прочих, были светлым оазисом модернового стиля посреди медиевистской показухи. Правда, на рутенский взгляд это было бы куда ближе к критской протоантичности или даже к ранним Фивам: вместо буро-ало-золотых – голубовато-зеленые, аквамариновые тона, вместо обнаженного камня – обои и шторы с изображением смугленьких детишек и девиц в узком платье, которые за ними надзирали, бюро и прочие шкафчики, инкрустированные светлым деревом и латунью, низкие столики, а на них высокие узкие вазы, букеты и побрякушки; мягкие стулья и диванчики с бархатной обивкой поверх ременного плетения, а в довершение отпада – шикарнейший ворсовый ковер на полу. Сена-соломы тут и в заводе не было.
Мартин рассчитал по-своему верно: тот оазис красоты и изящества, в который он превратил свои апартаменты, должен притягивать к себе женщину. Но я куда больше обыкновенных дам любила зелень и высокие деревья, грубую каменную кладку, холод воды и тонкую сырость тех заповедных мест, где нечасто появляются люди.
– Чудненько, – заметила я в первый свой визит, тыча в подножный ковер пальцем. – Почему такого нет в других комнатах?
– Это, собственно, и не мое, Даниэля подарок. Дорого и вообще инсанские штучки, – Мартин с оттенком легкого пренебрежения обвел взмахом руки почти всю комнату.
– Тогда, может быть, патриотический голый камень оставить?
– Холодно будет. В Андрии три сезона – жаркий, промозглый и отопительный, который никак не найдет своего законного места. Трубы поверх стен, трубы в полу под плинтусами, а ноги мозжит, будто в последней стадии ревматизма.
Я подумала, что качество юмора у него вроде бы не ниже Шушанкова. А что еще приятнее – у Мартина такая пышная мебель, что моему заду и без камина уютно.
Усадив меня на диван (я немедленно помещала туда и ноги в толстых носках типа японских таби), Мартин скидывал прямо на ковер свой аристократический плащ и широкую рясу, оставаясь в трико с длинным и широким жилетом – по андрским меркам, почти неглиже. Поил, кормил и ничтоже сумняшеся называл мамой.
– Я вас изучаю с прицелом. Мы, андры, говорим: «Умение выбрать жену сводится к умению найти правильную тещу». И еще: «Теща – самое ценное приданое изо всего, что приносит в дом жена».
То ли он льстил и вешал лапшу мне на уши, то ли говорил чистую правду.
– У нас в Лесу об этом как-то не задумываются. Мунки и кабаны пыл вне большой семьи выпускают, а семьи кхондов вообще маленькие, ссор затевать не с кем.
– Почему вы сразу о ссорах?
– Сработал рутенский стереотип. Там теща и свекровь суть фольклорные персонажи, чья главная цель в жизни – мутить воду. Помогают в хозяйстве, если не везут его на себе, но требуют за свои добродетели слишком большой платы. Подчинения.
– Мы с вами думаем сходно. Подчинения и лояльности к сюзерену. Да?
– Если авторитет старшего заслужен, то младший тем более должен уметь сказать свое слово и вопреки этому авторитету, – кивнула я.
Я вполне
– Кстати, – почему-то добавил он, – у инсанов жена не приносит в дом вообще никакого приданого.
На нашем приватном языке это означало, что ходу в империю нэсин мне не будет, хоть тещей, хоть нетещей. Я слегка рассердилась:
– Едва только вы с Сереной окончательно согласитесь относительно брака, я вас покину, и не дожидаясь того самого полугодового срока. Мои интересы, собственно, лежат в другом месте, а здесь я провожу время в безделье и неге.
Мало-помалу я уразумела, что мои дети справляются с каверзными ситуациями вполне разумно и самостоятельно. Провокации маловероятны, покушения на девичью честь сомнительны. То, что Мартину требуется от Серены, – либо всецело уложилось в рамки большой политики, либо настолько неопределенно, что вообще к человеку не относится, ни сексуально, ни эмоционально, ни еще как. Сей царственный скальд хочет сделать из нее музу своих боевых вис, амулет в рукояти Отца Мечей, которого получил от мунков-болотников, камешек между андрским и инсанским жерновами. И не то что он так не любит нэсин, просто ему срочно понадобилось утвердиться: ведь если Мартина так прорывает в беседах со мной, то можно представить, как он давит на Серену.
Ну, то ее часть, а у меня моя доля. Благодаря Шушанку и Бэсику, Ризвану, Фиолетте и – в очень немалой степени – Эрмине вокруг Замка сплетаются сети мунков-хаа, каурангов и фриссов, изредка – гонимых манкаттов. Мы действуем через малозначащие поручения, взаимообразные интимные услуги, прогулки по окрестностям, пустопорожние разговоры с философическим зерном и прочее блаженное дуракаваляние, которое как нельзя лучше раскрывает характер и возбуждает симпатии. В Рутении меня обучили, что труд сделал из обезьяны человека (кстати, покажите-ка мне эту обезьяну!), а следовательно, именно в труде куется общность. Чепуха полная: если труд и не стирает аниму в порошок, то, во всяком случае, заставляет показать себя с лицевой стороны. А это всегда напряг, соревнование, парад сильных характеров – словом, нечто неестественное.
В разгар и отчасти на склоне моих хлопот по вербовке агентуры случилось главное для меня событие.
Шушанк поймал меня в одной из секций библиотечной кишки. Я, в конечном счете, более книжный человек, чем Серена, и поэтому мне доставляет радость хотя бы на картинки посмотреть и за переплет подержаться. Правда, я приноровилась разбирать не только надписи под миниатюрами, но и заметки на полях дорогих пергаментов – а иные заметки бывают поинтереснее самого текста.
– Госпожа, – сказал он нарочито мимоходом, будто незначащую вещь, – если вы по-прежнему хотите смотреть Собор, то мой Бэс-Эмманюэль это сделает.
Он так и сказал – не Храм, а Собор, Джам. Упор не на святость, а на место сборки, как сказал бы, наверное, Дон Хуан. Самого Бэсика при нем не было, это также свидетельствовало в пользу того, что затевается нечто нешуточное.
– Я всегда хочу того же, что и вы, мой милый дипломат, вы же знаете. Вы ведь моя первая любовь на андрской почве. Но ведь там какие-то жуткие тайны и страсти-мордасти…
– Нет-нет, это всё мой Бэс преувеличил по своему суеверию. Мы с вами среди других паломников пройдем, в массе и подавно никакой опасности не предвидится. Тем более на время посещений немтыри уходят.