Ковбои и индейцы
Шрифт:
— Черт, — выдавил он, — ну и сволочь, даже на такую фигню позарился, на кофе! Господи боже мой! — От ярости он готов был все вокруг раскурочить. Только курочить было уже нечего.
Они сидели на ступеньках и пили воду из металлической миски, которая, непонятно почему, лежала у Паука в багажнике. Паук то и дело хватался за голову и повторял, что этого не может быть. Он сказал, что ему придется искать другое жилье, а на это нужно время. Эдди придется пожить где-нибудь еще.
— Ладно, приятель, — сказал Эдди, — спасибо тебе большое.
Он не виноват в
Из-за облака выплыло великолепное золотое солнце. Сделать можно было только одно, и Эдди знал, что действовать нужно быстро. Он мигом прошел до конца Электрик-авеню, где стояла изрисованная граффити телефонная будка, и едва не рассмеялся от облегчения, обнаружив, что аппарат исправен. Выгреб из карманов мелочь и дрожащей рукой набрал номер. В трубке щелкнуло и зажужжало, потом раздались длинные гудки. Эдди вцепился пальцами в свой «ирокез». Голос на том конце линии звучал тихо и сонно. Эдди сглотнул, потер небритый подбородок.
— Алло? — хрипло проговорил он.
— Да? — Женщина зевнула.
— Саломея? Это Эдди. Эдди Вираго. Помнишь? Мы виделись вчера вечером.
— Ах да, привет. Господи, Эдди! Сколько сейчас времени?!
— Я знаю, знаю… Слушай, Саломея, не сердись, мне правда очень нужно с тобой встретиться.
— Что? Что-то случилось? У тебя какой-то странный голос, Эдди.
— Ну, понимаешь, неприятность с квартирой. Вернулся домой, а квартира захвачена.
— Эдди, ты шутишь?
— Если бы, Саломея. Ты наверняка не поверишь, но, пока я был на тусовке, какие-то скваттеры, похоже скинхеды, вломились вчера вечером в мою квартиру и теперь не пускают меня в дом. У меня там все — одежда, бумажник, все вещи. Они забаррикадировали дверь. Я ни души не знаю в Лондоне. Все знакомые разъехались на выходные. У меня ни денег нет, ничего…
Саломея молчала.
— У них ножи, Саломея, и собаки ротвейлеры или кто-то в этом духе, не знаю, в общем, полный кошмар, понимаешь?
— Господи, Эдди. Как это все неприятно. Ты вызвал полицию?
— Они ничего не могут сделать. Все это якобы законно, мать их, прости за грубость. В смысле, это решение совета или вроде того.
— Даже и не знаю, что сказать… Ужас какой!
— Саломея, ты извини, конечно. Мне очень, очень стыдно. Прямо лицо горит, честное слово. Я сквозь землю провалиться готов, но, пожалуйста, мы можем встретиться сегодня?
— Ну, не знаю…
Эдди пошмыгал носом в трубку.
— Саломея… Я просто ума не приложу, как быть, клянусь! Не иначе как придется ночевать где-нибудь на набережной. Мне очень неловко звонить тебе вот так, но у меня с собой был твой номер телефона, а моя записная книжка — она там, в квартире, у тех парней, а сегодня воскресенье, никого не найдешь… — Засим последовали тихие всхлипы и энергичное шмыганье носом.
— Прекрати, Эдди, — сказала Саломея, — не паникуй. Пожалуйста, перестань плакать. Ладно, подъезжай, давай встретимся. Ты знаешь кафе «Дикий Запад»? Да, как раз напротив моего дома. Рядом со старой церковью. Жди меня там, я накормлю тебя завтраком. И ради бога, успокойся.
— Саломея, — сказал он с искренним облегчением, — я никогда этого не забуду. Ты настоящий ангел.
Церковный колокол пробил двенадцать, когда Эдди добрался до кафе. В два десять он получил разрешение переночевать у Саломеи. В три они сидели у Саломеи в квартире и за бутылкой вина беседовали о человеческих взаимоотношениях. В начале шестого он закончил рассказ о своей жизни. В шесть тридцать было решено, что он останется на неделю. В семь пятнадцать Саломея уехала на студию, Эдди звонил по телефону, а над улицами и садами Сент-Джонз-Вуд плыл звон колоколов.
Паук привез Эддины вещи. Саломея как раз рассказывала о вчерашней кислотной тусовке. На экране, сказал Паук, все выглядит гораздо красивее, чем в реальной жизни.
— Не уверен, что ты в состоянии об этом судить, — сказал Эдди.
Паук оглядел огромную роскошную квартиру и изумленно присвистнул.
— Неслабо, — сказал он. — Ты, Эдди, всегда приземляешься на все четыре лапы, верно?
— Ну, это только на месяц или около того, в самом крайнем случае на полтора, пока я не разберусь со своими делами.
Эдди дал Пауку с собой бутылку вина, позаимствованного у Саломеи. В благодарность за помощь и за долготерпение. Эдди сказал, что совершенно уверен: у Паука все будет в порядке. И добавил, что в последнее время ему было очень неловко злоупотреблять гостеприимством Паука и он так или иначе собирался куда-нибудь перекочевать. Не хотел быть обузой.
— Спасибо, Эд, — сказал Паук. — Ты очень совестливый парень.
— Не за что, — сказал Эдди. — Ведь друзья для того и существуют, верно?
Паук пошел к выходу, и тут Эдди кое-что вспомнил.
— Слышь, Паук, — сказал он.
Паук живо обернулся:
— Да?
— Раз мы заговорили о дружбе, я хотел спросить тебя кое о чем. Об Ирландии.
Паук с озадаченным видом поскреб в затылке:
— Что «об Ирландии»?
— Ну… Ты ведь там был, верно?
Паук с минуту молчал, делая вид, что рассматривает комнату.
— Да нет, Эдди, — наконец ответил он.
— A-а, ну ладно. Просто я кое-что слышал, понимаешь, насчет армии и прочего. Я хочу сказать, если ты вдруг захочешь поговорить об этом, я к твоим услугам.
Паук пожал плечами и посмотрел Эдди прямо в глаза.
— Это ошибка, — улыбнулся он. — Я никогда там не бывал, Эдди.
— Ладно, — помолчав, сказал Эдди, — наверное, кто-то напутал.
— Да, Эдди, — согласился Паук, шагнув к двери, — в этом городе полно врунов, черт их подери, что верно, то верно.
Переезд на квартиру Саломеи Уайлд был не просто переменой обстановки.
С первого же дня Саломея установила жесткие правила. Эдди мог остаться у нее на пару месяцев, не больше, пока приятельница, с которой она снимала эту квартиру, была на сафари в Свазиленде. Жить они будут в разных комнатах. Со стороны Саломеи это в чистом виде услуга, учитывая, что Эдди некуда деться и что он друг Дина Боба.