Ковбои и индейцы
Шрифт:
Есть Бог на свете, подумал он, когда она языком раздвинула его губы. Благодарю Тебя, Господи, благодарю, благодарю…
В этот вечер, вернувшись домой, они занялись любовью. Все началось с возни на диване, когда на экране Мелвин Брэгг беседовал с Гором Видалом [63] в Шоу Южного берега. Саломея уютно устроилась в его объятиях, ласкала его лицо и грудь. Когда пальцы Эдди скользнули по ее бедру, она вздрогнула. Они ласкали друг друга сквозь одежду, тяжело дыша, сгорая от желания, а кот смотрел на них, терся задом о кофейный столик, и желтые его глаза светились
63
Видал Гор (род. 1925) — американский писатель.
— Послушай, Эдди, я понимаю, предложение революционное, но, может, нам стоит раздеться?
— Конечно, — ответил Эдди, — я ведь либерал.
С видом бухгалтерши, раздевающейся в бангкокской сауне, Саломея расстегнула оставшиеся пуговицы, сняла блузку и очень аккуратно повесила на спинку стула. Потом слазила в сумочку, достала пачку презервативов, расстегнула тесные джинсы Эдди и с некоторым трудом стянула их до ботинок.
— Ботинки можешь снять сам, — сказала она, — это тебе не Техас.
Эдди принялся лихорадочно расшнуровывать свои «Док Мартенс».
— Мы просто поразвлечемся, Эдди, верно? — на всякий случай сказала Саломея, снимая туфли.
— Конечно, конечно, — выдохнул Эдди, — послушай, я сразу обо всем забуду, клянусь.
Саломея сняла юбку, и они полураздетые легли на ковер, дрожа от холода, обнявшись, сплетя ноги, и ласкали друг друга с таким жаром, словно пытались добыть огонь. Эдди чувствовал, что буквально тает от ее прикосновений. Она лежала на нем, обхватив его ляжками, длинные ее волосы падали ему на лицо. Она рассмеялась, снимая трусики. От нее пахло вином. Потом она поцеловала Эдди так крепко, что он задохнулся, и стянула с него футболку. А он умудрился расстегнуть ее лифчик. Скользил пальцами по ее лицу, груди, плоскому животу, потом укусил за плечо. Она стащила с него трусы и лизнула в пупок. Он целовал ее лоно, в потайной уголок между ног. Она сидела, откинувшись назад, сжимая руками его бритую голову.
Следующие несколько минут Эдди слышал только учащенное дыхание Саломеи, саркастические реплики Гора Видала по адресу Рональда Рейгана и голос Мелвина Брэгга, повторяющего: «Да, я понимаю, да, да…»
Когда она кончила, Эдди взглянул снизу вверх ей в лицо, стараясь смотреть с обожанием. Саломея виновато хихикала, прикрывая ладонью рот.
— Я никогда не делала такого с «ирокезом», — сказала она. — Голова у тебя выглядит ужасно забавно…
— Ха-ха-ха, — сказал Эдди, пытаясь сообразить, хорошо это или плохо. Он поднялся на колени и натянул презерватив.
Саломея слегка отстранилась и сказала, что у нее есть идея. Нужно сделать это в ванной. Они стояли под душем, пока горячая вода не кончилась, а обвисший «ирокез» Эдди не свесился ему на глаза. Потом, мокрые от мыла и пота, они занялись этим на ковре в холле. Потом на лестнице, потом на столе в кабинете, устроившись между факсом и грозящей рухнуть стопкой оттисков «Правительственного отчета касательно перспектив нерегулируемой вещательной индустрии».
Закончилось все через два часа и три презерватива на
Потом они лежали в темноте на полу и слушали дождь; по радио играл джаз, Эдди пытался прийти в себя.
— Ну и как тебе? — спросил он через несколько минут.
— О, — зевая, ответила она, — по-моему, нормально. — Она бросила на Эдди взгляд, исполненный чего-то, поразительно похожего на сочувствие. — Шучу, все было прекрасно.
— Да? — сказал Эдди. — Тогда здорово.
— Я хочу сказать, Земля вертится… Эдди, что тебе еще нужно — объявление в «Таймс»?
— Саломея, — хрипло проговорил он, — кажется, я в тебя влюбился.
Она печально улыбнулась и коснулась его щеки:
— Не глупи, Эдди, ты все испортишь.
— Господи, что это может испортить? — удивился он. — Разве плохо заниматься этим с человеком, который тебя любит?
— Не всегда, нибелунг, но обычно именно так.
С этими словами она встала, налила стакан воды, включила чайник.
— Господи, — воскликнул Эдди, — не понимаю я женщин!
— Серьезно? — спросила Саломея. — Может, и не стоит понимать?
После той ночи они еще раза три-четыре занимались любовью, всегда в его постели, никогда — в ее. Энергично, умело, даже акробатически, но такой радости больше не испытывали. Когда Эдди просыпался, почти всегда оказывалось, что Саломея уже ушла к себе. Поначалу это не слишком его беспокоило. В глубине души он даже чувствовал облегчение: как-то неловко просыпаться рядом с человеком, которого каждый день видишь на телеэкране. Будто совершаешь святотатство.
Потом у Саломеи появились другие парни. Иногда Эдди встречал их за завтраком и пытался выставить дураками, с видом знатока рассуждая о Ницше, пока Саломея стояла к ним спиной. Ей явно нравился тип, который она называла «молчаливый сильный мужчина». Судя по всему, это обозначало парней с нулевым интеллектом и выпирающей мускулатурой.
— Не понимаю, что ты в них находишь, — сетовал Эдди. — Совершенно не понимаю.
— У них есть скрытые таланты, Эдди, — многозначительно отвечала она.
Теперь Эдди думал о ней все время. Писал ей длинные страстные письма, которые не решался отправить. Выдумывал причины, чтобы позвонить ей на работу. Посреди ночи лежал без сна с пересохшим ртом, лицо горело, каждая жилка в теле вибрировала от воспоминаний о ее хрупком белом теле. Однажды утром он проснулся и услышал, как по радио стонет Джон Ли Хукер: «О детка, я для тебя — крадущаяся королевская кобра». Эдди закрыл глаза, с трудом сглотнул, угрюмо уставился на свой вздыбленный член и подумал: боже мой, Джон Ли, думаешь, это у тебя проблемы?..
Однажды в сентябре Эдди решил, что с него хватит. Всю минувшую ночь он провел, приникнув ухом к стене ее комнаты, а все утро гладил белье какого-то парня. Он прошел в кабинет, снял фартук и сказал Саломее, что любит ее.
— Я серьезно, Саломея! — воскликнул он. — Я в жизни никогда никому этого не говорил.
Саломея подняла глаза от пишущей машинки, глубоко вздохнула и сняла очки.
— Эдди, ты знаешь меня всего шесть недель. Оставь меня в покое.
— Но как же мы, — сказал он, — как же та воскресная ночь?