Ковбои и индейцы
Шрифт:
Она провела пальцами по краю бокала, ее печальные глаза мерцали.
— С чего ты взяла, Саломея? — возмутился Эдди.
Она рассмеялась:
— Да ладно тебе, Эдди! Паук мне давным-давно все рассказал.
Эдди уставился в пол, чувствуя, что краснеет.
— Тогда почему ты это не прекратила? — тихо спросил он.
— Сначала потому, что было забавно, а позднее потому, что жалела тебя и думала, что смогу помочь.
Эдди закурил.
— А еще почему? — спросил он.
Саломея снова рассмеялась:
— Наверное, потому, Эдди, что ты мне понравился. Но говорить об этом мы не будем. Я уже не в обиде. Давай скажем так: уроки существуют затем, чтобы их усваивать. И это справедливо не только для тебя.
Пиццу так и не
Когда пришло время ложиться спать, Саломея поцеловала Эдди, крепко обняла и сказала, что они увидятся утром, после того как он встретится с Марион.
— Расскажешь мне, как все пройдет, — предупредила она, — во всех кровавых подробностях. Ты бы помирился с ней, Эдди, мне кажется, ты и сам этого хочешь.
Со всей вежливостью, на какую был способен, Эдди спросил, нельзя ли им лечь в постель вместе.
— Пока нет, — прошептала Саломея, поцеловала кончик указательного пальца и коснулась им щеки Эдди. — Когда-нибудь мы начнем все сначала, если у тебя не пропадет охота.
В эту ночь Эдди приснилось, что он стоит один на огромной белой сцене открытого театра и мелкий дождь сыплется на зрителей, пришедших только затем, чтобы увидеть его. Он видел темные лица, многие ряды лиц, уходящие к вершинам ближних холмов. Видел лес протянутых к нему рук. Когда он тронул струны гитары, они зазвучали дивно и печально, с таким глубоким чувством, как никогда прежде. С минуту он стоял в одиночестве, вскинув руки, вслушиваясь в гром аплодисментов. Потом позади него один за другим появились «Твердокаменные». Небо расцветилось причудливой симфонией красок. Он услышал медленную блюзовую дробь барабанов Паука и мощный гул басов, пронизавший его насквозь. Услышал, как летит в ночи звенящее соло гитары Клинта Сайгона. Услышал аплодисменты, похожие на рокот моря. А на вершинах холмов пылали костры, пламя лизало темно-синее небо, и в полях было множество туристских трейлеров, разрисованных цветами…
Когда он проснулся, Саломея уже ушла в спортзал.
В ванной Эдди посмотрел на высокий гребень красных волос, острый, как иглы дикобраза. Смотрел долго, размышляя обо всех странностях своей жизни и о том, какой диковинный оборот она приняла в последнее время. Думал обо всем, что Саломея говорила этой ночью, когда было уже слишком поздно, чтобы лгать.
Он достал из шкафчика несколько бритвенных лезвий — руки дрожали. Скверно, ведь дело должно быть сделано как следует. Опять посмотрел на свое отражение: лицо бледное, заросшее щетиной и, пожалуй, осунувшееся. Потом глубоко вздохнул и прошел по коридору на кухню.
Там взял из ящика ножницы и снова направился в ванную — очень медленно, чувствуя в руке холод металла и в глубине души надеясь, что на дом упадет ядерная бомба или грянет какая-нибудь другая катастрофа и произойдет это прежде, чем он откроет дверь ванной и повернет кран, наполняя раковину горячей мыльной водой. Прежде, чем он сделает то, что нужно сделать.
В это утро мистер Патель вдруг заметил, что в последнее время Президент-стрит слегка изменилась. Это прямо-таки бросилось ему в глаза — по дороге от газетного киоска. Улица, безусловно, выглядела лучше. Может, все дело в морозе, но сегодня она сверкала в лучах яркого солнца, и все вокруг казалось необыкновенным. Там, где раньше был старый табачный магазинчик, открылась новая закусочная, где подавали кебабы, — современное заведение, сверкающее нержавеющей сталью, украшенное искусственными растениями. Маленькая прачечная закрылась, ее фасад был в лесах и закрыт металлическими листами, обклеенными афишами рок-концертов и «левых» митингов. Но это временно. Мистер Патель знал, что скоро здесь откроется шикарный вегетарианский ресторан с площадкой для парковки и большим выбором вин. Он читал об этом в местной бесплатной газетенке. Улица была расчерчена новой ярко-желтой разметкой — цвета подсолнухов, а не полустертыми коричневыми линиями,
Мистер Патель стоял на тротуаре, с удовольствием разглядывая входную дверь «Брайтсайда», покрытую блестящей ярко-синей краской; оконные рамы сверкали белизной, утреннее солнце играло на новой черепичной крыше. Мистер Патель задумчиво потер подбородок, изучая новую вывеску над дверью. «Гостиница „Брайтсайд“, открыта в 1840 г., владельцы Н. и X. Патель» — возвещали золотые буквы, возможно слишком яркие, как говорила его жена, но, с другой стороны, почему бы и нет?
Пройдя сквозь новую дверь-вертушку, мистер Патель, хозяин всего, на что ни падал его взгляд, устроился в сумраке пахнущей сосной задней комнаты, сел поудобнее, открыл номер «Индепендент», взял ручку, положил рядом курительную трубку и принялся за чтение. В глубине души он был абсолютно счастлив.
Но часом позже, как раз когда он готовил себе вторую чашку чая, случилось кое-что весьма тревожное. Этого человека он заметил еще раньше: весь в черном, даже на голове черный вязаный шлем, тот слонялся возле гостиницы. Сперва мистер Патель решил, что это не в меру робкий курьер, который боится войти, даже хотел выглянуть на улицу и помочь ему, но тут зазвонил телефон, поступил заказ на номер, и мистер Патель отвлекся от странной фигуры. А теперь она опять попалась ему на глаза. Человек в черном стоял на противоположном тротуаре и курил, устремив взгляд на окна верхнего этажа, потом посмотрел на мистера Пателя. Не спеша глянул налево и направо, пересек улицу. Мистера Пателя бросило в пот. Человек в черной коже, черно-оранжевом шлеме, закрывающем пол-лица, и черных перчатках шагнул в дверь. Он двигался неторопливо, будто забрел сюда просто так. Оглядел холл, потом перевел взгляд на регистрационную стойку, откашлялся и сделал несколько быстрых шагов вперед.
— Стойте, где стоите, — предупредил мистер Патель. — Мы тут не держим денег. Что вам нужно?
Секунду-другую пришелец стоял неподвижно, а потом засмеялся. Раскачивался взад-вперед, плечи тряслись от хохота. Вскоре он уже хохотал во все горло. Мистер Патель тоже засмеялся, нащупывая под стойкой палку. Человек в черном медленно поднял руку и, смеясь, осторожно стянул шапочку, обнажив бритую, гладкую как яйцо голову.
— Это я, — сказал он. — Это я, мистер П.
— Боже всемогущий, — ахнул мистер Патель, — Эдди Вираго вернулся домой.
Мистер Патель выбежал из-за стойки и крепко обнял Эдди, хлопая его по спине. Он сказал, что страшно рад возвращению Эдди. Они были уверены, что он вернется. Рано или поздно. Знали, что он не может исчезнуть навсегда, не попрощавшись. Он чуть отстранил Эдди от себя, глядя ему в лицо повлажневшими глазами, и проговорил:
— Ах, Эдди, мы уже и забыли почти ваше лицо. А с этой новой прической я вас вовсе не узнал. Голова голая, как коленка.
Замечательно, что Эдди заглянул, ведь он может полюбоваться их дочуркой, малышкой Ясмин. Эдди начал извиняться, что исчез так неожиданно, но мистер Патель протестующим жестом поднял руку. Понятно, всяко бывает, к тому же им обоим известно, кому нужно приносить извинения.
Разумеется, сказал Эдди, и это вторая причина, по которой он пришел сюда. Он хочет помириться с Марион.
Радостное лицо мистера Пателя окаменело.
— Вы хотите повидать Марион? — сказал он и тихонько рассмеялся, словно решил, что Эдди шутит.
— Да, — улыбнулся Эдди. — Она до сих пор здесь?
— Как вам сказать… — неуверенно промямлил мистер Патель.
Эдди опять засмеялся.
— Вы разве не знаете, что произошло, Эдди?
Нет, сказал Эдди, он не знает. Мистер Патель резко посерьезнел. Поднес к лицу сложенные ладони и задумчиво уставился в пол.