Ковчег для Кареглазки

Наседкин Евгений

Сидоров покраснел как турецкий флаг, у него внезапно зачесалась его рыжая грива.

— Хватит! Ладно, пошутил я — проверить тебя. Всякие дураки попадаются — а потом кормят рыб на плотине.

Я с радостью отметил, что мне удалось «сбить прицел» у лейтенанта. Но тема была слишком серьезной, и я должен был нанести последний удар по его сомнениям.

— Наташ, мне нужна сегодня твоя помощь, — подмигнул я Ашотовне так, что это было больше видно Сидорову, чем ей. — По стихам этого… Шота Руставели. Придешь, часиков в восемь?

Повариха только отошла от сегодняшних сюрпризов, а тут я плохо

завуалировано позвал на свидание. Я ожидал какой-нибудь глупости — но нет, на ее щеках появился румянец, а она заулыбалась.

— Вообще-то, я занята. Но Шота Руставели… — она закатила глаза. — Да, ненадолго смогу придти.

И я расслабился, ведь пока что ничто не предвещало того, чем в итоге закончилось.

****

Крылова заметила в окно приближающегося Сидорова, когда он был еще на тропе, за синей елью. В водовороте эмоций, сразу же за испугом и чувством обреченности, она испытала азарт состязательности. За себя она не сильно боялась — ситуация была не слишком очевидна, доказательства измены не было, максимум, что мог сделать муж — снова избить ее. Она вздохнула — устало, и даже с чем-то похожим на ненависть.

А вот Менаев может получить на орехи. Он никому здесь нужен, никто за него не заступится перед разъяренным полковником. Да, его поведение было хамским, но и только. Он не делал ей больно, не срывал одежду и не насиловал — аж в животе заболело от таких мыслей — он был безобидным проходимцем, не заслуживавшим горинской мести.

Плохо, что она не могла прогнозировать реакцию Ильи — иногда он выглядел безревностным и спокойным, иногда — исчадием ада. Если мужчины, в общем, не понятны для женского разума, то Горин — это вообще черт-те что. Он мог посмеяться с рассказа Сидорова о том, как выродок лапал его жену. А мог через 5 минут застрелить его за это. Нет, она не позволит, чтоб из-за нее кого-то убили. Особенно за легкомысленный детский проступок. Особенно Гришу.

Крылова не хотела себе признаваться, что ей даже приятно от такой дерзости Менаева. Значит, она действительно вызывала у него желание. Ну, не убивать же за такое! На крыльце раздались шаги, и она обняла мужа, расслабленно читавшего в кресле биографию Ибсена.

— Дорогой, я хочу тебя попросить кое-что, — промурлыкала она. — Убери Менаева с лаборатории, пожалуйста.

— Почему? — Горин нехотя прикрыл книгу. — Чем он тебя не устраивает?

— Он… разлагает дисциплину, — заметила ученая, поглаживая бугристые плечи. — Издевается над Валерой, пристает к Зое. В итоге никто нормально не работает.

Из прихожей донесся голос лейтенанта.

— Босс, это я! Разрешите?

— Заходи, Степан, — ответил полковник, и снова вернулся к теме Менаева.

— Лена, я ведь ему обещал это место. Как я уберу его… договор дороже денег — ты ведь знаешь.

Сидоров ввалился как медведь, и застыл в двери, растерянно смотря на Босса с женой.

— Ты делала ему замечание? Припугнула? — Горин задумчиво теребил книжные листы. — Если выродок пристает… домогается… нужно в первую очередь поговорить с ним нормально. Я готов с ним разобраться, но уверен, что ты не исчерпала все свои возможности.

Крылова

положила ладонь на шею супруга, и придавила.

— Оо, как хорошо, — и он пригнулся, чтоб не дай бог не помешать жене его массировать.

— Ты чего пришел? — с придыханием Горин вспомнил про Сидорова.

Лейтенант растерянно застыл в двери. Он хотел переговорить с командиром с глазу на глаз, но здесь оказалась Крылова. И так получилось, что она только что рассказала про Менаева. И Андреевич уже отреагировал. Было бы глупо продолжить эту тему. Сидоров не понаслышке знал, что такие вещи могут превратить Босса в зверя. Нетушки.

— Менаев сегодня встречается с Ашотовной.

— Чего? — недоумение на лице полковника, казалось, было заметно даже через его затылок. — ЛЕНА! Да больно ведь! — жена слишком сильно сдавила его шею.

— Степа, что ты мелешь?!

— Просто Наталья наш повар, а Менаев — выродок, чужак. И я решил на всякий случай доложить, что у них роман, — оправдывался Сидоров. — Лучше сказать лишнее, чем промолчать о важном, вы ведь сами этому учили.

— Да, Лена, ты права — Менаев как секс-машина, — Горин вдруг рассмеялся, разряжая установившееся напряжение. — Оно и понятно, парень-то голодным сколько был, а тут враз столько бабенок путевых.

Он с трудом вывернул голову из-под цепких пальцев супруги, и глянул на сконфуженного лейтенанта.

— Все нормально. Хорошо, что сказал. А Менаева не задалбывай — пусть развлечется.

Сидоров отдал честь, и поспешно выскочил. Крылова сказала, что выродок приставал — Босс не нашел в этом ничего плохого. Выродок встречается с поварихой — «все хорошо, не мешай». Степан замечал иногда, что чего-то не понимает, и сейчас была точно такая же ситуация. Ладно. Он оставит парня в покое — как бы. Присматривать будет все равно — не нравится он ему. Главное, что он обо всем доложил Боссу, и теперь никто ничего не предъявит, ведь его совесть чиста, словно капля росы.

Лейтенант заулыбался, скрываясь среди деревьев, и в это время также улыбалась Крылова, продавливая пальцами позвоночник мужа — все прошло как нельзя лучше. Вот только, что это за история с Ашотовной?

****

Накануне прихода Ашотовны я осознал, что не хочу ее. Я не волновался и не переживал, а трезво оценил ситуацию — и еще одна любовная линия была бы чрезмерной. Секс, конечно, лишним не бывает, но так уж повелось, что он всегда консолидируется с эмоциями, а это уже плохо. Как отвлекающий маневр, история с поварихой была великолепно придуманной и реализованной. Но Наталью я не хотел.

Признаюсь, осознав это, я даже испугался. Кареглазка завладела моими мыслями, я безумно сильно желал… ее бедра, грудь, губы. И глаза — я хотел смотреть в эти карие глаза вечно, тонуть в них, наблюдать в них и искры, и печаль, и оргазмы…

Наваждение — так я обозначил происходящее с нейронами в моем мозгу. Получу, что хочу, и пройдет. Иначе и быть не может. Стук в дверь отвлек меня уже тогда, когда все обдумав, я корпел над закорючками из мчатряновского талмуда. Поэтому подошел к двери я только на третий раз, когда Цербер уже надумал гавкнуть, изогнувшись в извращенном почесывании собачьих причандалов.