Кожное лекарство
Шрифт:
Чарльз Седобровый поднял бутылку и сделал глоток.
— А сейчас?
— А сейчас всё по-другому, разве нет?
Чарльз Седобровый молча кивнул. Он знал, что плохие вещи происходят и будут продолжать происходить. Все эти исчезновения и убийства в горах…
А последняя бойня? Чёрная магия, шаманство. Не иначе…
Сначала линчеватели мучают и пытают мормонов, а теперь ещё и эта проститутка, разрезанная от подбородка до паха.
Плохо. Очень плохо.
Даже дурак (или белый человек) должен был ощущать в эти дни дурную атмосферу
Это заставляло людей задуматься. Даже индейца заставило…
— Если так пойдёт, — произнёс Седобровый, — то к нам скоро прибудет целая армия.
Гуд отсалютовал бутылкой.
— Да, тут ты, вероятно, прав, друг мой. Потому что я признаюсь перед Богом и демократами — и делаю это с радостью, — я чертовски боюсь этого места и того, что здесь происходит. Здесь есть зло, а старый добрый Уиспер-лейк просто прогнил до костей. И с каждым днём становится всё хуже. Этот город, друг мой, вытрахан, как трёхдолларовая шлюха.
Он вздохнул и поднял глаза к небу, словно ожидая, что его поразит длань господня.
— И знаешь, Чарли, что самое худшее?
Седобровый покачал головой.
— Я думаю, я сам во всём виноват, — признался Гуд. — Так или иначе, каким-то образом… Именно я навлёк ад на этот городок.
Чарльз забрал у него бутылку.
— О чём ты говоришь?
— Это долгая история, — вздохнул Гуд, — но я попытаюсь рассказать её тебе вкратце.
— Ну да, я же индеец. Мы вообще люди простые, ещё не всё поймём.
— Ну же, Чарли, не будь таким. Я не это имел в виду. Ты же знаешь: я с безмерным уважением отношусь к твоему народу.
Седобровый кивнул.
— Конечно. И у нас в племени тебя почитают кем-то вроде святого. Мы денно и нощно молимся о твоём заступничестве и руководстве.
— Серьёзно?! Чёрт… Ты снова надо мной издеваешься.
— Такое уж у меня чувство юмора, — усмехнулся Чарли. — Может, оттого что я индеец.
— Да, может причина и в этом. Так или иначе, около семи месяцев назад я получил работу. Меня нанял индеец-гошут из племени Долины Черепа. Он хотел, чтобы я перевез одно тело оттуда сюда, в Уиспер-лейк. Обещал мне сто долларов. И я согласился. Решил спуститься сюда, может быть, немного покопаться в горах. А тело, о котором мы говорили, принадлежало человеку по имени Джеймс Ли Кобб. Ты слышал о нём?
Седобровый погонял во рту глоток виски.
— По-моему, какой-то убийца. Преступник. Стрелок. Что-то вроде того.
Гуд хлопнул его по плечу.
— Это ещё мягко сказано. Мы говорим о хладнокровном убийце, Чарли. Кобб — выходец из Миссури, и след его был красным и кровавым. Воевал в Мексиканской войне. Грабил. Убивал. Насиловал. Попал в ловушку в горах Сьерры с несколькими бродягами, а потом сожрал их всех по очереди. Ну, ты понял. Старина Кобб… Он такой же мерзкий, как брюхо раздавленной гремучей змеи в колее от фургона.
— И зачем этот
Гуд пожал плечами и покачал головой.
— Чёрт меня дери, если я знаю. Сказал что-то насчет того, что это последнее желание Кобба. У него был какой-то сводный брат, живущий в этих краях. Все, что я смог понять, это то, что Кобба разыскивали буквально за все, почти везде, так что в стране индейцев его явно не привечали.
— И ты привёз его тело сюда?
— Да, будь я проклят! Мы с этим молокососом Хайденом приволокли ящик прямиком из Долины Черепа через горы Сан-Франциско…
Гуд продолжал рассказывать ему, на что это было похоже. И по мере того, как он рассказывал, его глаза становились все шире, а лицо — бесцветнее.
Когда он рассказывал свою историю, уголки его губ нервно подёргивались, и он со страхом смотрел вдаль, как будто видел въезжающего верхом дьявола.
Когда Гуд закончил говорить, он дрожал всем телом и тяжело дышал.
— Думаешь, я брешу? — наконец сказал он. — Дерьмо тебе всякое впариваю? Может быть. Но клянусь, это правда. Это тело в
ящике… он не умер. По крайней мере, не так, как мы понимаем это — ты и я. Он ползал и царапался, и ногти выскакивали наружу… и, Боже, Чарли, я чуть не обмочился. Что бы там ни было в этом гробу, это было неправильным. Как будто его дух только что прокис, как паршивое молоко.
Седобровый слушал и сдерживал саркастические замечания, потому что знал Гуда. Гуд был таким же суеверным, как и большинство атеистов. Он любил потравить байки под бокальчик пива, но подобное…
Гуд с трудом оторвался от бутылки.
— Я никогда не рассказывал об этом ни одной живой душе, Чарли. И я говорю тебе это только потому, что доверяю тебе, и мы вместе прикончили несколько бутылок, и ты индеец. Ваш народ знает о таком дерьме. А белые? Черт, мы же не верим в потустороннее ни капельки!
— Если что-то не укладывается в наше мировоззрение, мы стараемся об этом не думать, чтобы спокойно спать по ночам. Но индейцы… да, вы не боитесь смотреть в лицо темным тварям; вы не боитесь признать, что есть черные, злые существа, которые могут свести человека с ума.
Седобровый оценил сказанное, хотя и не подал виду.
— Ты думаешь, Кобб больше не был человеком как таковым?
— Я уже и не знаю, что думать, — сказал он, — но то, что было в том гробу… ну, должен признать, что если бы оно вылезло наружу, меня бы здесь сейчас не было.
— Думаешь, именно Кобб разверз двери ада над нашим городом?
Гуд облизнул губы и задумался.
— Ну, я держу ухо востро и всё слышу. Мы привезли тело в морг Каллистеров. И в ту же ночь, говорят, Каллистера нашли мёртвым. И это не было самоубийством. Ходят слухи, что тело Кобба нигде не нашли, но другой Каллистер — Калеб — заткнул всем рот. И ещё… Думаю, не нужно тебе напоминать, что твориться в Избавлении. Даже сами мормоны не приближаются к этому месту и на километр.