Красавица и генералы
Шрифт:
Виктор с ней не спорил, и они решили завтра ехать на хутор.
– Леська! - позвала Анна Дионисовна. - Нечего ему на крыльце чужих приваживать, пусть на кухне греется.
– А он вже на кухне сыдыть, - с усмешкой ответила прислуга про Миколку.
К ночи пришел Москаль, а с ним еще какой-то незнакомый, высокий, с бескровным лицом, раненный в шею. Незнакомого уложили в зале на диван. Наверное, у него была перебита ключица, руку подвело.
– Надо бы приютить, - с виноватым выражением произнес Москаль. - Ты не против?
Он
– Я на часок, - прохрипел раненый. - Надо уходить.
– Куда уходить? - вымолвил Москаль и косолапо прошелся вдоль дивана. Я тебя оставлю, жена за тобой присмотрит. - Он выжидательно и сурово поглядел на нее: - Верно, Аня?
– Да-да, - кивнула она. - Что же теперь делать?
Она распорядилась греть воду, готовить простыню для перевязки и постель.
Миколка стал стаскивать с раненого сапоги. Раненый напрягся, снова закашлялся, дергаясь со стоном.
Виктор стоял за Миколкой, с болью смотрел в бескровное лицо, потом посмотрел на Анну Дионисовну, и она поняла, что он далек от мысли о хуторе.
Миколка стащил оба сапога, в гостиной резко запахло заношенными портянками.
– Вынеси, - велела она, отворачиваясь.
– Три дня сапог не снимали, - оправдываясь, сказал Москаль.
– Ничего, - ответила Анна Дионисовна. - Ты скоро идешь?
– Сейчас, - сказал Москаль.
– А что будет с нами? - спросила она.
Он не знал, что будет с ними, и стал говорить о каких-то красногвардейских отрядах, которые выбьют казаков.
Она не удержалась, спросила, а что же тогда? Кто обеспечит порядок? Вы же не признаете частной собственности ?
Раненый хрипло произнес:
– Главное, власть...
– Какая власть?! - повернулась к нему Анна Дионисовна - Вам-то она зачем? Главное, если я что-то понимаю, экономическая сторона. На что вы употребите свою власть?
– Мы отдадим власть народу? - сказал Москаль привычной фразой.
– И вы определите, кто народ, а кто ненарод? - язвительно спросила Анна Дионисовна, вступая в ненужный, как она видела, спор, но ей хотелось сказать все, что она думает. - Чем вы объедините нашу лоскутную империю - бедностью, пугачевщиной, ненавистью к богатым?
– Сейчас недосуг спорить, - хмуро сказал Москаль. - Собери мне тормозок.
– Бедные насытятся! Что тогда заставит их работать для пользы державы? - Она уперла руки в бока и подступила к нему вплотную, как это делала Хведоровна с Родионом Герасимовичем. - За тучными коровами идут худые коровы, верно я говорю? Твое равенство - это равенство баранов...
– Черт тебя дери! - выругался Москаль. - В своем ли ты уме? Там людей стреляют, гражданская война началась...
– Мама, не время спорить! - сказал Виктор.
– Я недолго у вас пролежу, - произнес раненый, поняв ее состояние. Суждено, видать, помучиться вместе.
Леська внесла кастрюлю с горячей водой, и
Она пересилила себя, стала раздевать раненого и ножницами разрезала на нем заскорузлую от крови рубаху. Леська помогала ей, боялась крови и вздрагивала.
С правой стороны груди и на шее обнажились две дырочки.
– Боже мой! - сказала Анна Дионисовна, снова думая о Викторе. - За что все это?
Когда она обмыла и перевязала раненого, он стал ей чуть ближе, и она уже смирилась с тем, что в доме чужой. Надо было провожать мужа, и Анна Дионисовна всю накопившуюся тревогу перенесла на Москаля, который собирался уходить неизвестно куда.
– Уходишь? - виновато спросила она. - А когда тебя ждать?
Ей казалось, что он уходит из-за нее.
– Жди, - сказал Москаль и обнял ее. - Сбереги моего товарища.
Он уже собрался, был в темно-синем пальто, шапке и сапогах, и в его глазах отражалось желание уйти и начать действовать. Все выжидательно смотрели на него. Виктор - спокойно, Миколка - преданно, Леська равнодушно.
– А коли казуня нагрянет? - вдруг спросил Миколка.
– Вы уж держитесь, - неопределенно ответил Москаль и поглядел на Анну Дионисовну, словно хотел сказать, что надеется на нее.
– Дай перекрещу, - Анна Дионисовна перекрестила его. - Ну ступай... - И чуть улыбнулась: - Пусть господь образумит и вас, и тех...
И Москаль ушел.
Ей стало одиноко, она вздохнула, подумала, что все - таки он ушел от нее, а будь она помоложе - удержала бы.
Миколка понял ее по-своему и предложил наколоть дров, принести угля и воды.
С улицы донеслась пьяная песня, три подряд выстрела, от которых тоской сжало сердце.
– Казуня! - бросил Миколка - Наших добивают.
Виктор сжал зубы, его глаза сузились, и вдруг стало видно, что он хочет воевать. За что? За кого? У него не было никаких убеждений - ни социалистических, ни буржуазных, ни монархических. Ей было страшно за него всюду он будет чужой, им будут затыкать дыры, использовать как глину. И для Миколок он предатель, и для казаков, офицеров - ненужный интеллигент.
3
Наутро приехала проведать Виктора Нина Григорова и, оправдываясь, говорила Анне Дионисовне, что возмущена жестокостью казаков и бессмысленными расстрелами. Она была свежая, молодая, на запястье у нее серебрилась старинная базелика, доставшаяся ей, видно, от покойницы - свекрови.
– Вот, - сказала Нина, - показывая на браслет. - А что делать? Приходится приспосабливаться под казачий стиль. Зато, знаете, все определенно.
Анна Дионисовна сперва пригласила ее на кухню, предупредила, что в гостиной лежит раненый рабочий-социалист, и потом через гостиную повела в кабинет.