Красавица и генералы
Шрифт:
– Жалко головы-то, - усмехнулась Нина. - Доигрались мы с народными домами да больничными кассами, все жалели, просвещали! Теперь не знаем, что делать.
– Ты берешь за аренду половину урожая, - напомнил Виктор. - Ты бы уменьшила. Англичане говорят: надо сперва что-то дать, чтобы потом взять.
– Ничего я не могу им дать, Витя, - ответила Нина. - У меня сын, я должна все оставить ему. Это наживалось не мной, не одним поколением. Вот эти чашки, - она подняла тонкую фарфоровую чашку. - Думаешь, чтобы завести такой сервиз, нужны деньги? Нужно два или три
Несколько минут назад она отвергла такое предложение, теперь посылала Виктора, не жалея его.
– Хорошо, - сказал он и стал разглядывать свою чашку с тонким голубоватым узором.
В деревню поехали вечером перед закатом, когда солнце стояло в дуб, как говорил Илья.
На кургане высилась каменная баба, и, глядя на ее тяжелый контур, ясно отпечатавшийся на фоне синевы, Виктор отвлеченно подумал о древнегреческих мойрах, бесстрастно ткущих нить жизни. Вдоль дороги желтели мелкие подсолнухи с вялыми, полуопущенными листьями. За подсолнухами пошли баштаны, где высовывались темными боками маленькие арбузы. Переехали речку, колеса застучали по камням. Илья хлопнул вожжами, и лошади пошли веселее.
– Илья, - спросил Виктор. - Какие там мужики?
– Хохлы, - пренебрежительно вымолвил Илья. - Сверху покорные, а внутрях - дюже нас не любят.
– Казаков?
– И казаков, и русских. Ты свой пистоль им не показуй, не бойся. Пока их не тронешь, они мирные.
– Я не взял пистоль, - сказал Виктор. - Будем мирно договариваться.
– А с другого боку - чего с ними разговаривать? - возразил Илья. - У кого сила, тот и пан. Не станут они вас слухать.
– Заставим! - заявил Виктор.
Покрытая соломой хата старосты белела из глубины вишневого сада. В хате были земляные полы, занавески на окнах, рушник у божницы; летали мухи, пахло едва различимым кисловатым запахом хлева.
Староста, худощавый широкоплечий мужик с толстыми седыми усами, отвечал Виктору, что все ждут Учредительного собрания и на григоровскую землю пока не будут покушаться. В его заверениях таилась, однако, неопределенность.
– А после Учредительного - начнете? - спросил Виктор. - Или как?
Староста сказал, что хочет, чтобы все было по закону, и убеждает людей не начинать безобразий.
– Аренду не платите, - напомнил Виктор. - Что ж, приглашать воинскую команду? Нехорошо.
Ему хотелось вызвать на откровенность этого мирно настроенного, уклончивого человека. Наверняка тот имел, что возразить.
– От бачите, яке лито, - с упреком произнес староста. - Печет!
– Пусть печет, а аренду платить надо, - сказал Виктор. - Ну да я не за этим приехал... Говорят, собрались
– Грабувать? - удивился староста. - То брехня! - И обстоятельно объяснил, почему они не хотят грабить и что собираются делать после Учредительного собрания.
А собрались они ни больше ни меньше как оставить Нине душевой надел и, вправду не допуская никакого грабежа, разделить между собой весь инвентарь и все добро имения поровну на всех, а чтобы никто из мужиков потом не струсил, то принимать участие в дележе всем обществом без исключения.
Староста говорил об этом как о давно обдуманном и решенном и, кажется, ждал похвалы за справедливо устрояемое будущее. Он закачал головой, заохал, когда Виктор высмеял его замысел.
– Инакше будэ крови богато, - сказал он.
Может быть, это и было справедливо, но очень наивно. Виктор знал, что, если бы пришли к Нине отнимать что-нибудь, он бы стал защищать ее.
Вошла в хату женщина, годами как Павла. Подошла к шкафу, грубо дернула дверцы, потом захлопнула и неприязненно поглядела на Виктора и мужа.
– Там люды прышлы, - буркнула она. - Кажуть, що ты з паном размовляеш?
В ее словах был какой-то намек и угроза. Она чем-то походила на сердившуюся Хведоровну.
Мужик стал объясняться с женой, ударил ладонью по столу и прикрикнул. Женщина подбоченилась, чуть наклонилась вперед и тоже начала кричать, вспоминая какие-то старые его грехи.
Виктор ждал, когда староста успокоит жену. Видно, она была намного моложе и горячее его.
Впрочем, Виктор уже узнал все, что хотел, и ему можно было уходить, оставив хозяев беседовать без свидетеля. К тому же опыт хуторянина подсказывал ему ограничиться откровением старосты и мирно покинуть деревню, надеясь, что со временем все само собой утрясется. Но выпускник гимназии, младший штейгер не мог согласиться с хуторянином и жаждал быстро покорить мыслителя-старосту, отбить желание думать о дележе.
Виктор вышел из хаты.
Несколько мужиков и баб стояли с Ильей. Тот дразнил их насмешками, казачья фуражка была сдвинута набок до невероятного предела.
– Ну что будем делать с григоровским имением? - спросил у мужиков Виктор бодрым командирским тоном.
Илья не дал ему начать разговор, перехватил вопрос и сказал:
– Чего делать? У них даже нужников не строят, в хлев по нужде ходят...
Возможно, это наблюдение отвечало истине и потому показалось нестерпимым, - и к Илье быстро подскочил невысокий мужик и ловко ударил его в зубы.
Илья отшатнулся, схватился за кнут, но остановился - мужичок вытащил из кармана солдатских шаровар револьвер и взвел курок.
– Ну як, казуня? - спросил мужичок.
Илья поднял с травы фуражку, надвинул на лоб.
У Виктора пропала охота повторять вопрос об имении. Он ехал сюда без оружия, надеялся договориться по-человечески! И что же? Староста предлагал оставить душевой надел земли, а солдат-отпускник держал наготове наган...
На обратном пути Илья, оправдываясь, сердито говорил: