Красавица и Ректор: расколдовать любой ценой
Шрифт:
— Думайте, Уннер, вы же умная.
— Я… а почему бы вам мне этого не рассказать? Раз уж начали? Я буду молчать!
— Нет уж, — хмыкнул ректор Стортон. — Иначе как я могу быть уверен, что по-прежнему вас интересую? Моя библиотека, которую вы любите, тайна принцессы, которую вам хочется узнать, Дрангур, с которым вы нашли общий язык, — я надеюсь, что даю все больше и больше поводов задержаться рядом, несмотря на мой ужасный характер и не самую привлекательную вашими трудами внешность.
Что он такое говорит? У меня голова шла кругом.
— Ректор Стортон…
— Послушайте, Уннер. — Он
Что? Он шутит? Я вздрогнула, но не смогла произнести ни слова. Даже не смогла отнять у него свои руки.
— Из-за вашего проклятья я вынужден был… — Ректор Стортон запнулся и опустил глаза. — Постоянно находиться с вами рядом. Это было настоящей пыткой. Тем не менее, — он откашлялся. — Я бы хотел последовать совету моего друга Бена и поговорить с вами напрямую. Уннер, — он посмотрел мне в глаза и крепче сжал мою руку. — Вы согласны быть со мной? В присутствии всего моего рода я предлагаю вам всего себя, включая вспыльчивый характер и все то, чем я владею, в обмен на небольшой шанс, что мои чувства взаимны. Капли того, что вы ко мне испытываете, и моей библиотеки, к который вы питаете слабость, хватит для того, чтобы вы сказали да?
Синие глаза смотрели пристально, и я растерялась. Сердце колотилось, как сумасшедшее, так хотелось поверить, так хотелось, чтобы наши отношения вдруг стали красивой сказкой.
Но это невозможно. Потому что я — русалка. У нас не бывает счастливой любви. Наша любовь — оружие, которое губит мужчин.
— Вы предлагаете мне, — медленно спросила я. — Стать вашей… содержанкой?
Выражение лица ректора Стортона не изменилось.
— Я должен быть с вами откровенен, Уннер. Поскольку я не знаю ничего о природе проклятья, что лежит на моей семье, я не могу гарантировать, что даже в этом случае вы… останетесь в безопасности. Но я могу это предположить с большой долей вероятности, потому предлагаю именно это. Однако мало чего в этом мире я не желаю сильнее, чем помолвки с вами. В этом случае вы окажетесь в опасности почти гарантировано. Вы и наши… наши дети.
— Боюсь, я не понимаю.
Молчание, а затем чудовищная морда ректора Стортона искривилась.
— Уннер, я битый час распинаюсь о том, что хочу на вас жениться! Поимейте совесть, что здесь непонятного? Может, соизволите дать ответ?
Внезапно мне стало смешно.
— Томас Морвель заказал оркестр. Возможно, меня сбивает с толку то, что его сейчас нет.
Ректор Стортон фыркнул и дернул хвостом.
— Помнится, вы разнесли его в щепки, а то, что осталось, уничтожил я. Совсем не из преподавательских соображений, увы. Дрангур играет на губной гармошке, если для вас это важно. Играет, правда, отвратительно, зато с душой, вы оцените. Бен может спеть. Уннер. Если бы не лежащее на моем роду проклятье, я бы даже не подумал о том, чтобы спрашивать вашего мнения. Боюсь, я вел бы
Сказав это, он опустился на одно колено. Учитывая его чудовищно огромный рост, наши лица оказались как раз на одном уровне.
— Вы хотите быть со мной?
Глава 37
Да! Да, да и еще раз да! Конечно, я хочу быть с ним! Больше всего на свете! Стоило только подумать о том, что наши вечера перестанут быть чем-то украденным, а будут тем, что по праву принадлежит мне, как дыхание перехватывало от радости.
Какие тут могут быть сомнения? Это я до этого думала, что у меня сердце стучит? Глупости! Вот в этот момент оно в самом деле заколотилось, как будто хотело выпрыгнуть — навстречу к ректору Стортону, видимо.
Который ждал ответа.
Ответа.
Я должна ответить.
Провались все к низвергнутым! Но что я могу сказать?
Согласиться? Но чувства ректора Стортона — морок. Они ненастоящие, хоть он и повел себя намного благороднее Томаса Морвеля, Джимми и тем более Ходжа.
Будет нечестно с моей стороны его обмануть. Он заслуживает правды.
Признаться в том, что я наполовину русалка?.. Что именно в этом причина его… симпатии? Ректор Стортон считает, что русалки — твари, которых нужно убивать. Если я расскажу ему правду, то придется смотреть, как теплота в его глазах сменится отвращением, а возможно… возможно мне придется убегать, чтобы спасти свою жизнь. Что ж, Стортон-холл — не лучшее место для таких откровений.
В таком стоит признаваться где-то в более людном месте.
На главной площади в столице, к примеру. Там легко затеряться в толпе.
Отказать? Но какая причина? Сказать, что ректор Стортон мне неприятен? Что мне отвратительна сама мысль о его поцелуях, его руках, близости с ним… о его кольце на моем пальце?
Вряд ли я смогу такое сказать, к тому же… это разобьет его сердце. Ему будет больно такое услышать, а я… не хочу причинять ему боль. Не после того, что он сказал только что.
Во имя всех святых и низвергнутых! Провал! Дерьмо мантикорово!
Какой бы вариант я ни выбрала — он будет плохим.
— Я… — начала я и замолчала. — Может, расскажете мне все, что знаете, о лежащем на вас проклятье?
Отлично, Уннер, трусиха! Давай, тяни время до бесконечности!
Внутри синих глаз что-то мелькнуло, мне было больно на это смотреть. А затем ректор Стортон встал и кивнул. Выражение морды было каменным, безэмоцинальным, как будто он изо всех сил старался не показать, что чувствует.
— Разумеется. — Он оглядел наполненную статуями комнату, и его взгляд остановился на лице Джорджианы. — Вы вправе знать, по какой тропинке собираетесь пойти.
Он снова замолчал, и мне стало стыдно.
— Ректор Стортон. Ректор Стортон, послушайте. Вы не обязаны говорить…
— Оливер. — Он обернулся. — Учитывая, что только что я стоял перед вами на одном колене, вы можете называть меня Оливер. — Снова пауза, и он снова посмотрел на свою семью. — Все произошло именно здесь. Когда-то здесь была большая гостиная, где проводились приемы. Это была церемония именования.