Красивый, богатый, свободный…
Шрифт:
Эйден снова зажмурился.
– Не знаю, почему я ожидала большего. Все предупреждали, чтобы я не доверяла тебе, в том числе и твой отец. Оказывается, ты ничем не отличаешься от Кайлов Жарденов или Эриков Синклеров. Он бил жену и шестилетнего ребенка за то, что они имели силу и характер, недостающие ему. Должно быть, его убивало то, что он видел отражение собственных недостатков по десять раз на дню. Кайл тоже. Слишком эмоционально неуверен, чтобы поддерживать грамотные отношения. Я была глупа, думая, что ты другой. Ты столь же эмоционально незрелый, как они.
Его ноздри раздувались.
– Осторожнее, Таш.
– Или что? Воображаешь, что можешь сделать мне что-то, чего не сделал мой отец? Или сказать, чего не сказал Кайл? Я покончила с чувством унижения от мужчин. Если ты не настолько привязан ко мне, чтобы бросить хотя бы один камень в неблагополучный пруд твоего семейства, прекрасно, но, по крайней мере, возьми его. И не рассказывай, как великодушно с твоей стороны спасти меня от неприятного чувства отверженности в твоем доме. Твоему семейству повезло бы со мной. Может, я добавила бы немного характера и силы ослабевшему генофонду.
Оскорбление, действенное и ужасное, повисло между ними.
– Это не камень, Таш. Я бы взорвал гранату.
Таш повернулась и бросила морскую звезду в стену прихожей. Та взорвалась сотней оранжевых фрагментов.
– Тогда бросай ее, Эйден! Как мужчина, в которого, как мне показалось, я влюбилась. Сильный, замечательный, достойный мужчина! Боже, я так устала от мальчиков!
Он осел и заговорил усталым голосом:
– Ты меня не любишь.
Таш выпрямилась, терзаясь мучительной болью.
– Пожалуйста, не суди меня своими мерками. И пожалуйста, уйди сам, я не буду тебя провожать.
Она повернулась и пошла твердо, насколько несли ватные ноги. По битому стеклу обратно в спальню, где он удалил все следы своего присутствия, пока она отсыпалась после страстных часов. Затаила дыхание и навострила уши, прислушиваясь к звукам из-за двери. Эйден моет кружку, ставит ее на подставку. Открывает внутренние замки. Тихо закрывает за собой дверь.
Только после этого она позволила себе сделать давно необходимый вдох, затем сползла по двери на ковер. Откинула волосы с лица и уставилась в полной растерянности на руки, которые стали вдруг влажными.
Слезы, которые она не хотела лить. Слезы, которых она даже не чувствовала, скатывались по лицу. Как и рваные раны на босых ногах, которые сочились алым на ковер матери.
Слезы и кровь, как разбитое сердце, лились свободно, вопреки воле.
Глава 12
Если Натаниэль и заметил, что они вернулись к тайным встречам, чтобы наверстать упущенное, то не подал виду перед Таш. Его разговор, как всегда, был прост и не оказывал на нее никакого давления, у нее возникло ощущение, что он наслаждается свободой без определенной повестки дня столь же сильно, как и она. Он упомянул Эйдена лишь дважды. Когда в первый раз она поморщилась, это привлекло его внимание. Но когда она с невозмутимым видом пропустила его имя мимо ушей,
– Ну, как работается на новом месте? – спросила Таш, помешивая ложечкой латте.
– Прекрасно. Я никогда не страдал накопительством, большую часть того, что я взял с собой, можно уложить на этот столик.
– Вам что-нибудь нужно?
Его рука накрыла ее кисть.
– Слава богу, нет. То, что мне требуется, я могу купить.
Ох, верно. Деньги. Она пожала плечами.
– Тогда вам нужна компания?
Крошечные морщинки лучиками разбежались из уголков его глаз.
– Ты предлагаешь? Ты же знаешь, я люблю проводить время с тобой.
Господи! Неужели я в отчаянном положении?
– Разве вы не должны проводить это время с друзьями?
– Я думал, мы друзья.
Взгляд, которым он окинул ее, был таким отеческим.
– Мне нравится видеться с тобой в любое время.
– По крайней мере, я буду знать, что вы не хороните себя в работе.
– Это заманчиво, но нет, одного трудоголика в семье достаточно.
Таш напряглась:
– Неужели Эйден работает сверхурочно?
Натаниэль фыркнул.
– Сверхурочно и сверхнапряженно. И тащит за собой и других. Он в настоящее время угроза для всей фирмы. – Натаниэль внимательно посмотрел на нее. – Ты что-нибудь об этом знаешь?
Таш так же плохо изображала невинность, как и лгала.
– Когда это началось?
– В день, когда он узнал мою историю с твоей матерью.
У нее сжалось в груди. Ну вот, приехали!
– Я предполагал, но когда попытался поговорить с ним об этом, он осадил меня, будто у него есть нечто более важное, о чем следует думать.
Может быть, это была совесть. Хорошо.
Таш надеялась, что ее слова при расставании, возможно, имели некоторое значение. Она пожала плечами.
– Кто знает?
– На самом деле, я думал, ты, возможно, знаешь, учитывая перемены в твоем поведении в то же самое время.
Таш бросила на него быстрый взгляд:
– Какие перемены?
– Ты теперь такая унылая. Яркость и радость в тебе исчезли.
Это правда. Таш наблюдала это и в своей работе.
Натаниэль осторожно пробирался через кучу вещей, которые, очевидно, хотел сказать.
– Меня не волнует, кровные мы родственники или нет, ты стала мне как дочь, я хочу, чтобы так и было. Я беспокоюсь о тебе.
Странно, но вопрос о ее родителях больше не возникал. Что-то в ее несчастной встрече с Эйденом несколько недель назад отчасти дало столь необходимую перспективу.
Люди относятся к вам именно так, как вы им позволяете.
Неужели ей тоже потребуется тридцать лет, чтобы уладить этот вопрос? Таш винила семью Эйдена в том, что они живут прошлым, но разве это не именно то, что она делает со своим отцом?