Красный лорд. Невероятная судьба революционера, замнаркома, флотоводца, редактора, писателя, дипломата и невозвращенца Фёдора Фёдоровича Раскольникова
Шрифт:
В книге «Кронштадт и Питер в 1917 году» Фёдор Фёдорович так рассказывал о своём освобождении из «Крестов»:
«Начальник тюрьмы, прапорщик, эсер, лично явился обрадовать меня ордером на освобождение. Тов. Рошаль был несколько удивлен и опечален тем, что на этот раз он был отделен от меня. После дружной совместной работы в Кронштадте паши имена настолько неразрывно спаялись вместе в хитросплетениях «третьеиюльского» процесса и в травле буржуазной печати, что даже партийные товарищи иногда смешивали нас. Я был изумлен не менее, чем Рошаль, что меня отрывают от политического близнеца, против которого, к тому же, следствием было собрано меньше
В приёмной тюрьмы меня ожидал кронштадтский матрос тов. Пелихов, собственноручно привёзший приказ о моей свободе и уже успевший внести из партийных средств три тысячи рублей залога, так как формально, подобно другим товарищам, выпущенным ранее из тюрьмы, я числился освобождённым «под залог».
Но наше «дело 3–5 июля», обильно уснащённое клеветой раскаявшегося немецкого шпиона Ермоленко и фальсификацией царского следователя Александрова, прекращению не подлежало, и вокруг него г. Алексинский и К° продолжали плести свою чудовищную паутину. Однако ровно через две недели восставший рабочий класс захлопнул папки «дела 3–5 июля» и сдал их на хранение в исторический архив, как яркий образец следственного пристрастия и подлога.
Выйдя из тюрьмы на Выборгскую набережную и глубоко вдохнув вечернюю прохладу, струившуюся от реки, я почувствовал радостное сознание свободы, знакомое только тем, кто научился ценить её за решёткой…»
Освободившись, Раскольников сразу же направился в комитет партии, базировавшийся тогда в Смольном институте. Там он узнал, что большевики за это время создали Военно-революционный комитет – формально для защиты от уже арестованного Корнилова, а фактически – для взятия власти. На бумаге им руководил левый эсер Лазимир, на деле – твёрдые ленинцы Подвойский, Антонов-Овсеенко и «адъютант» Троцкого – Лашевич.
В тюрьме, пишет в книге «Кронштадт и Питер в 1917 году» Фёдор Раскольников, «мы не могли наглядно представить себе действительных размеров движения, но уже первый день в Смольном и многочисленные беседы с товарищами окончательно убедили меня, что настроение масс достигло точки кипения, что они в самом деле готовы для борьбы и партии; нужно немедленно возглавить движение, призвать рабочий класс и крестьянство к новой революции, чтобы не упустить на долгое время исключительно благоприятный момент.
Встретившись с Л. Б. Каменевым, моим старинным другом, я тотчас завёл с ним разговор на тему о «наших разногласиях». Исходный пункт Льва Борисовича сводился к тому, что наша партия ещё не подготовлена к перевороту. Правда, за нами идут большие и разнородные массы, они охотно принимают наши резолюции, но от «бумажного» голосования до активного участия в вооружённом восстании ещё очень далеко. От Петербургского гарнизона трудно ожидать боевой решимости и готовности победить или умереть. При первых критических обстоятельствах солдаты нас бросят и разбегутся.
– С другой стороны, правительство, – говорил тов. Каменев, – располагает великолепно организованными и преданными ему войсками: казаками и юнкерами, которые сильно натравлены против нас и будут драться отчаянно, до конца.
Делая отсюда неутешительные выводы относительно наших шансов на победу, тов. Каменев приходил к заключению, что неудачная попытка восстания приведёт к разгрому и гибели нашей партии, тем самым отбросит нас назад и надолго задержит развитие революции.
Ленинские мысли всё сильнее овладевали сознанием Фёдора, всё властнее вели его за собой. Лозунг: «Вся власть Советам» – это, понял он, не что иное, как призыв к восстанию.
Получалось, что Ленин как бы беседовал с ним, мичманом Раскольниковым. Говорил ему: «флот, Кронштадт, Выборг, Ревель – могут и должны пойти на Питер… свергнуть правительство Керенского…».
Он ясно видел, что нужно делать, куда зовут его партия и Ленин.
«Да, промедление смерти подобно, – повторял он ленинские слова. Твёрдой матросской походкой, как будто под ним качающаяся палуба корабля, он, не спеша, ходил по комнате, обдумывая ситуацию. «Надо собрать комитет, – решил он. – Немедленно…»
Тов. Пелихов, неотлучно сопровождавший Раскольникова, уже давно настаивал на отъезде, так как он обещал Кронштадтскому комитету сразу из тюрьмы привезти его в Кронштадт и, наверное, «ребята» уже давно ждали его на пристани. И, выйдя из Смольного и сев на приготовленный катер, они отправились в Кронштадт.
Далее продолжает Савченко:
«На пароходе тов. Пелихов познакомил меня с кронштадтскими настроениями, дошедшими до высшей стадии революционного напряжения, и пополнил мои сведения о партийных делах. Тут же он дал мне прочесть письмо тов. Ленина, обращённое к членам партии. Это письмо окончательно укрепило меня в правоте своих взглядов на неотложность переворота. Тов. Ленин очень убедительно защищал эту идею, исходя из анализа реального соотношения сил… Окончательный вывод был таков, что подавляющее большинство рабочего класса и значительная часть крестьянства стоят решительно за нас. Жажда мира обеспечивает нам большинство солдатской массы. Политическая атмосфера накалена до крайности. Настало время пролетарской революции, свержения ненавистного правительства Керенского и установления диктатуры рабочего класса и крестьянства. Этот момент не должен быть упущен. Дальше ждать нельзя. Революции угрожает опасность. За нами верная победа.
Блестящее письмо Ильича – этот революционный призыв к восстанию, пламенный зов на баррикады – как нельзя более подняло мое настроение.
Наш маленький катер уже приближался к Кронштадту. Издали сверкали огни «красного острова», они становились всё ближе и ярче, пока, наконец, катер не проскользнул военную гавань.
Несмотря на поздний час, на летней пристани, в парке, перед памятником Петру Великому, стояла большая толпа моряков и рабочих. Оказывается, товарищи готовили мне встречу: раздались знакомые звуки морского оркестра. Катер ошвартовался.
Весь под впечатлением возбуждающих слов тов. Ленина, я произнёс горячую речь. Все точки над «i» были поставлены. После короткой уничтожающей характеристики режима Керенского я в заключение употребил такую фразу: «Временное правительство инкриминировало мне призыв к вооружённому восстанию. Но это была наглая ложь. Тогда я призывал вас, кронштадтцы, не к восстанию, а всего только к вооружённой демонстрации. Но сейчас я говорю вам: восстаньте и свергните это ненавистное буржуазное правительство Керенского, которое гноит в тюрьме большевиков, держит Ленина на нелегальном положении и, не останавливаясь ни перед чем, душит революцию».