Красный Вервольф 5

Фишер Саша

Почему полковник Абвера застрелился в кузове грузовика, перед этим расстреляв половину пулеметной ленты? Кто подорвал грузовик? И вообще, что Кипп делал ночью в этой глухомани? Может статься, что спишут на происки партизан, дабы не выносить сор из избы? А может и наоборот. Новая метла, в звании штандартенфюрера, расследуя это загадочное дело, не упустит шанса перетрясти всю верхушку местной оккупационной власти. Надо суметь воспользоваться этим шухером.

Оставив «лоханку» у ворот, я открыл калитку собственным набором отмычек и проник во двор. Окна в доме были ярко освещены, словно

пани Радзивилл устраивала светский прием, пренебрегая при этом обязательной светомаскировкой. Я подергал за ручку старинного звонка и дверь распахнулась, словно меня ждали. Горничная полковника присела в книксене, пропуская меня внутрь. Комбинезон, изгвазданный в канаве, я снял, физию вытер носовым платком, но все равно вряд ли вид у меня был пригоден для вечеринки.

— Госпожа дома? — поинтересовался я.

— Да, герр Горчакофф! Пройдите в гостиную.

Я проследовал в указанном направлении и увидел, что щедро освещенные комнаты отнюдь не подготовлены к приему высокопоставленных гостей. Все вещи были сдвинуты с места, на столах и диванах лежали открытые чемоданы из которых выглядывало разное, наспех сваленное тряпье. Нет, никаких гостей Доминика не ждала. Наоборот, она собиралась драпать. И не одна. Видимо, ждала, что полкан привезет рыжье, и они благополучно сдриснут за океан. Что ж, придется разочаровать мадам.

— Ты? — легка на помине, ворвалась она в гостиную. — А где Вальтер?

— Готовится произнести последнее слово подсудимого, — ответил я.

— Какое еще — последнее слово? — опешила пани Радзивилл, видать, мысли ее были уже на подходе к острову Эллис, где американские миграционные власти встречали прибывающих в Нью-Йорк.

— Надеюсь, что на Страшном суде предоставляют такую возможность. Как писал русский классик: «но есть и высший суд, он недоступен звону злата…».

— Кстати, а где золото? — деловито осведомилась она, не став уточнять, что именно произошло с полковником.

— Вот! — сказал я, выкладывая на роскошно инкрустированный ломберный столик слиток. Один единственный.

— И это все?! — изумилась Доминика. — А остальные где?!

— В Караганде, — отрезал я и пока она хлопала глазами, не врубаясь в соль хохмы, пояснил: — Пани Радзивилл, это золото принадлежит советскому народу. Отдавая вам этот слиток, я иду на преступление… Короче, пани, бери, что дают и дуй отсюда, пока не перекрыли все дороги. Паспорт надежный у тебя есть?

— Да, на имя Сельмы Свенсон, жены шведского дипломата, — проговорила она растерянно.

— Так вот, фру Свенсон, садись в автомобиль своего суженого и катись к советско-финской границе. Сумеешь добраться до Стокгольма, твое счастье. А больше мне тебе предложить нечего.

Она поняла. Кивнула, забрала слиток и вышла из комнаты. Больше в доме полковника мне нечего было делать. Я вышел в прихожую. Услышал, как Доминика зовет горничную, а когда открыл дверь и переступил порог, раздался выстрел. Кто в кого стрелял, уточнять не стал. Спустился с крылечка во двор, отворил калитку и оказался на улице. Завел кюбель и покатил к автомастерским, где должен был оставить машинку с золотым слитком для Ганса под сиденьем. Не успел я проехать и километра, как мимо меня с ревом

пронесся знакомый «Опель Капитан». Ну что ж, как и следовало ожидать, «жена шведского дипломата», застрелив единственную свидетельницу, кинулась в бега.

* * *

— И где же ты шляешься? — пробурчала Марта, когда я нырнул к ней в теплую постельку.

— Тебя, между прочим, тоже дома не было, — напомнил я.

— У меня — служба.

— И у меня… Кстати, что там у вас слышно?

— Переполох. После смерти Фрица Тодта, в феврале, нас передали в ведомство Альберта Шпеера, а у него с Гиммлером не слишком теплые отношения. Вот фон Штернхоффер, едва приехав, и затеял у нас проверку.

— Будь осторожна, милая! — проговорил я с искренней тревогой. — Ведь если сопоставят крушение эшелона с тем, что ты отправляла порожняк на Клайпеду…

— Я здесь ни причем! — отмахнулась она. — За то, что последний вагон оторвался от состава отвечают железнодорожные власти.

Спорить я не стал. Понимал, что железнодорожникам уже прилетело. Собственно, это я ими пожертвовал из-за пятидесяти кило золота, но в огне брода нет, бороться с нацистами так, чтобы не доставалось своим, практически невозможно. Наши, когда освобождают советские населенные пункты, бомбят их и обстреливают из осадной артиллерии, понимая, что могут пострадать и мирные жители. Увы, в ХХ веке войны уже не ведутся только в открытом поле, с открытым забралом, в киверах и ментиках.

Утром я проводил фройляйн Зунд на службу, а сам, пошатавшись по окрестностям и проверив, нет ли за мной хвоста, направился на квартиру профессора Галанина. Меня пустили, как и положено, после парольного стука. Матрена проводила гостя в кабинет, где обосновалась Шаховская. Самой хозяйки дома не было. Анна Дмитриевна встретила меня радостной улыбкой. Судя по которой, можно было понять, что у нее что-то получилось. Усадив меня на диван, княгиня принялась расхаживать из угла в угол, как профессор, читающий лекцию.

— Дело в том, что в записках Вернадского уран и торий зашифрованы, как альбит и анортит, — начала она. — Если Мирону Саввичу пришла в голову та же идея, он вполне может попытаться ввести немцев в заблуждение относительно истинной природы этих минералов.

— Какая именно идея? — уточнил я.

— Ну, например, он может сообщить своим пленителям, что альбит и анортит — это совершенно новые, прежде неизвестные химические элементы, относящиеся к радиоактивным, но не размещенные пока на периодической таблице.

— Слишком много допущений, — проворчал я. — Если бы да кабы… А что если профессор не догадался и рассказал фрицам все, как есть?

— Напрасно вы недооцениваете профессора Галанина, — с упреком произнесла Шаховская. — Это человек весьма остроумный, истинный патриот и глубоко порядочный ученый.

— В любом случае, ему нужно помочь.

— Я этим как раз и занимаюсь. Будучи секретарем академика Вернадского, я хорошо изучила его почерк и манеру письма. И вот составила черновик. Это якобы письмо Владимира Ивановича Мирону Саввичу, написанное несколько лет назад, еще до войны… Да что я вам на словах буду пересказывать. Вот, почитайте сами…