Край воронов, или Троянский цикл
Шрифт:
– Я с малознакомыми подчеркнуто вежлив…
– Как профессиональный двурушник. Хорошо, что предупредил… Значит, через месяц-другой из твоей шкатулки будут выпрыгивать дюжие Восторки с серьезными намерениями?? Только чем же тебе так близок стал твой окровавленный гном?
– Наоборот, я отбивался от лишней близости. Узнал его хорошо – и бил стандартно. Как среднестатистического врага.
– Нет, – сказал Артем, – так дело не пойдет. Ты мне зубы заговариваешь! Обещал про страхи, а свел все на свои драки. Или ты его колотил со страху??
– Да не колотил я его. Просто стукнул. Он отлетел – и все. Они драться-то совершенно не умеют.
–
– Я этого тогда вообще не боялся. Но мне показалось, что он может пристать к моему другу. Что в этом хорошего?
– И только-то? Весь страх в навязчивости, якобы кто-то к кому-то пристанет? Ты, Восторк, конкретно, по-мужски скажи, в чем проблема!
– А ты не веди бесконечный диалог – тогда и расскажу.
И тут Артем понял, что мешает какому-то другому занятию, хотя можно было привыкнуть к тому, что Восторковы глаза всегда отъезжали от лица собеседника в сторону в скучающем безнадежном поиске; на этот раз по ту сторону взгляда находилась классная мужская фигура, обращенная лицом к Дезару. Субъект монотонно тянул аперитив из бокала, на руках его, вырастающих из пройм темной безрукавки, угадывались по вздутым белым отметинам шрамы. На спине красовалось осветленное на черном фоне изображение дракона с закрученным хвостом; из этого клубка отчетливо тянуло в душу дурманом свежей данаевской крови. Артем пошевелил мышцами на макушке и недоуменно воззрился на картину явления царя народу, написанную на Восторковом лице. Минут пять так сидели. Потом Дезар вынырнул из-под прилавка и уселся на высоком табурете напротив незнакомца, тот заговорил глухим, замогильным голосом. Восторк вздрогнул и отвлекся от него, также обретя дар речи. Заговорил он о старом, и Артем решил, что приятель обознался, поэтому не стал спрашивать, хотя рассказ о том, кто был похож на Денисова кореша, мог оказаться интересным.
– Когда я с одним расправился, второй решил дать мне сдачи, только не знал, с какого места с этим подойти – и навалился, как медведь, давай сжимать, будто я из резины… У меня все силы сразу куда-то делись, стало душно и мерзко, будто насилует женщина.
– И только поэтому ты решил, что они гомосексуальны?!
– А еще они оба дивные, как цветники!
– Восторк, на себя посмотри…
– Не приписывай меня к ним. Что во мне? Что ты – что я… все мы традиционно темные. А они? Один блондин синеокий, второй – медного, предзакатного цвета, и зелень ядовитая брызжет из глаз…
– А ты расист, парень!
– Я-то? У моего друга один глаз тоже зеленый, но это не выглядит так вульгарно!
– Ну все с тобой ясно! Ты его любишь наполовину: с одной стороны, он тебе близок, а когда видишь его с другого бока, то завидуешь…
– Не понял? – жестковато спросил Восторк, хотя Артем повествовал достаточно шутливо.
– Видишь ли, синева, а тем более зелень в глазах вовсе не свидетельствуют о гомосексуализме. Просто лучезарные блондины часто девушкам нравятся. Здесь я тебе свояк на оба глаза. Сам страдаю.
– Женщин мы не делили…
Тут Артем хлопнул себя по лбу и заголосил:
– Точно! Вы же товарища делили – того, который с зеленым глазом! В некотором возрасте лучший друг дороже возлюбленной…
– Кажется, ты сейчас в таком возрасте. Именно под эту теорию подходят преследования в ночные часы…
– И теперь я буду знать, что все трезвенники есть язвенники! У меня другой случай – вторичного погружения в
Эффект был достигнут: Восторк снова дико устремил взоры в указанном направлении. Артем продолжал наигрывать:
– Чего ты на человека уставился? Неприлично.
Но было уже поздно. Белый дракон чутко вздрогнул и развернулся в приделах прямого угла.
– Что надо? – свирепо бросил дракононосец в зал. Следом послышался Дезар:
– Брось, это младший брат с другом…
Прямо на Восторка, или скорее мимо него, обращены были два студенистых, наполненных наслаивающимися белковыми оболочками, органа зрения; цвета глаз не было, хрусталики тонули в облаке непроницаемого сероватого бельма. В верхней части лба ровный загар пересекался частыми тонкими нитками давних шрамов. Без сомнения, человек был слеп и озлоблен. При виде этого уродства Восторк сразу заработал головную боль. Всплывали и уплывали в сознании, вспыхивали десятками образы темно-зеленых Воркониевых глаз, затянутых катарактой…
… Цветочная Настя в ярких тонах, с зонтиком и в калошах стояла уже у двери, когда он, задыхаясь, взлетел по лестнице.
– Так я и знала, что ты разгуливаешь по ночам, – сказала она с апломбом.
– Насть… – бормотал он, без надежды отбиться. – Как мне не везет сегодня!
На циферблате начался отсчет в сторону десяти часов. Ключ с металлическим шипением вонзился в замочную скважину, Настя прошла вперед. Он закрыл за ней дверь с облегчением, не без желания забиться в угол, наблюдая, как она мило будет хозяйничать. Некоторое время Настя металась по наклонной, потом немного остыла и практично пересчитала ступеньки. Затем Настя принялась раскладываться: достала из рюкзака бутылку с розовой банной пеной, пару футболок и короткую курточку из тонкой лаковой кожи. После этого она совершенно предсказуемо погрязла в ванной, высунув из мыла макушку с носом и пятки. Восторка она усадила на кафельный бортик и болтала, гулко тонируя под сводами потолка.
– Когда взрослый видит ребенка в водоеме, то всегда норовит утопить его, а потом со смехом вытащить! Это считается прекрасным неожиданным поступком…
– Что же делать взрослому? Самому утопиться? – улыбнулся Восторк.
– Тогда станет под водой за ноги хватать, – отмахнулась Настя, – нет, надо что-то красивое…
– А твое «красиво» – это с прикосновением к тебе или без этого? – спросил он серьезно.
– По-разному будет красиво? – обрадовалась она.
– Не знаю я, Настя, что тебе нужно: или чтобы дружественно плыли рядом с тобой, или по воде на руках нежно носили…
– Нет, все глупо в общественных местах, – решила Настя, с умным видом закатывая глаза и не различая седьмого неба, – все прыгают, а вы нежно плывете! Глупо и незаметно. Пляж – это увеселительное заведение. А надо, чтобы вдвоем…
– Вот мы и вдвоем! В ванной. Никто сюда больше не влезет. Красиво? Как тебе?
– Мы же ничего не сделали, чтобы было красиво, – удивилась она.
– Как будто не бывает в мире красот нерукотворных, – проворчал Немеркнущий и нагнулся к ногам. В следующую минуту он уже погрузился по колено в Настину пену, слегка замочив отвороты подвернутых светлых брюк. Детские глаза восторженно наблюдали за ним, суживаясь будто от усилия что-то сделать или наоборот удержаться. Она всплыла на поверхность и толкала пену в его сторону, словно делилась.