Крепость в Лихолесье
Шрифт:
Гэдж стиснул зубы. Окончание рассказа он так и не написал. Не смог.
Негромко всплескивала вода в реке. Андуин дремал — широкий, величавый; противоположный, западный берег лежал на расстоянии полумили: где-то там, за темной полосой спускающихся к воде деревьев располагался скрытый от посторонних глаз негостеприимный Лориэн. Над каймой мелкого речного песка пышно и густо клубились раскидистые кусты ивы, полоскали в темной воде растрепанные плети гибких ветвей. Тёплые речные сумерки были напитаны покоем и умиротворением, лишь где-то неподалеку хрипло и отрывисто покрикивала какая-то склочная цапля.
— История
— А по-твоему — чем? — спросил Гэдж.
— Даже представить боюсь… Кажется, самое время появиться на сцене бравому воину Анориэлю с хитроумным планом спасения и накостылять злобному Колдуну по черепушке.
Гэдж досадливо покраснел.
— При чем тут Анориэль? Да и смерть Колдуна Проклятие все равно не остановит.
— Тогда что?
— А ничего, — буркнул Гэдж. — Храбрый Воин и Прекрасная Дева сбежали из обреченного города, поселились в уединенной хижине на берегу тихого живописного пруда и прожили всю долгую жизнь мирно и счастливо. И умерли в один день.
— И никогда не вспоминали о том, что в оставленном ими зачумленном городе погибли тысячи ни в чем не повинных людей?
— Нет, — сказал Гэдж сквозь зубы. — А зачем?
— Да уж, действительно, незачем, — пробормотал маг. — Только настроение себе портить.
Орк неопределенно махнул рукой.
— А что, по-твоему, еще могло бы произойти? Храбрый Воин и Прекрасная Дева, держась за руки, должны были взойти на жертвенный камень? Воин вонзил бы Деве в сердце острый клинок, а потом, рыдая над её телом, перерезал бы себе горло, ибо дальше прозябать в этом унылом мире ему было бы ни к чему? А вокруг стояла бы вселенская скорбь и горестный плач… И взошло бы солнце… И все хворые разом выздоровели бы, увечные — исцелились, убогие — воодушевились, сирые — очистились… А затем парочку с почестями похоронили бы в одной могиле, и ласковый дождик лил бы над ними свои слезы, и налетал бы с моря свежий ветерок, и густо цвели бы на могиле незабудки или что там еще цветет, и порхали бабочки, ну и происходила бы всякая прочая жизнеутверждающая лабуда… Так, да? — Гэдж язвительно хмыкнул. — Разве по-настоящему на такое кто-нибудь решился бы, Гэндальф? Пожертвовал бы жизнью самого близкого и любимого человека ради того, чтобы спасти пару тысяч совершенно незнакомых и посторонних людей?
— Это всего лишь сказка, Гэдж, — помолчав, сказал маг. — А сказки призваны вдохновлять на подвиги.
— Ну да, конечно. А если я не хочу, чтобы это была «всего лишь сказка»?
— Ого, — пробормотал волшебник. — Ты меня пугаешь.
— Это чем же? Дурацкими идеями?
— Тем, что пытаешься задавать вопросы, на которые однозначного ответа не существует. — Он внимательно посмотрел на орка.
— Угу, — пробормотал Гэдж. — И лучше бы мне не заниматься ерундой, а потратить время на что-нибудь дельное и полезное. На мечах бы научиться сражаться, что ли. Или хотя бы ножи метать…
Гэндальф покачал головой.
— В
Несколько минут оба молчали. Где-то в камышах время от времени деликатно рыгала лягушка, на мелководье гонял мальков бойкий юркий ёрш. Пахло речной травой. Алая вечерняя заря неторопливо утекала за Туманные горы, над рекой все плотнее сгущались сумерки, и поплавок из гусиного пера замер на воде в неподвижности; на нем сидела крупная красная стрекоза. Оживленного клёва, кажется, сегодня ждать уже не приходилось. Гэдж покосился в ведерко, в котором плескалось с полдюжины пойманных рыбешек: улов был не ахти какой, но лисицу и енота, пожалуй, мог бы вполне порадовать.
— Какой пронзительный сегодня закат, правда? — Гэндальф, окутанный табачным туманом, вздохнул умиротворенно, глубоко и мечтательно. В пальцах его то разгорался, то гас трепещущий огонек — крохотный и голубоватый, как ручной светлячок; волшебник рассеянно подкидывал его на ладони. — Как тебе нравится Росгобел? — поинтересовался он небрежно.
Гэдж пожал плечами.
— Смотря с чем сравнивать… Почему ты спрашиваешь?
— Потому что не сегодня-завтра мне придется уйти и оставить тебя здесь на попечение Радагаста.
— Куда уйти? — спросил орк мрачно.
— Эм. Видишь ли…
— К… лесным эльфам?
Волшебник быстро взглянул на него.
— Значит, ты все слышал?
— Ну… слышал, — пробормотал орк. — Так уж получилось. Я не подслушивал, просто… — он замялся.
— Просто у кого-то оказались слишком длинные уши, — проворчал Гэндальф.
Гэдж молчал. Поднял из воды одну из удочек, снял с крючка останки несчастного размокшего червячка и бросил их в воду. Спросил так тихо и через силу, что сам едва услыхал собственный голос:
— Неужели… в этом действительно есть такая уж необходимость? Идти в этот… Замок?
Волшебник рассеянно перекатывал между ладоней гладкий черный камешек речной гальки.
— Ну, как тебе объяснить… Я думаю — есть.
— Ты думаешь! Саруман вот, например, так не думает.
— Ты невероятно проницателен, дружище, — сухо заметил волшебник, — если знаешь, как думает и как не думает Саруман. Я вот, к сожалению, такой осведомленностью похвастаться не могу… хотя очень хотел бы. И потом, если ты действительно слышал всё, о чем мы вчера говорили, то должен был и сам понять существо дела. Я просто хочу узнать, что там происходит, в этой проклятой Крепости… Ты же, кажется, видел Болота, а? Хочешь, чтобы эта дрянь расползлась по всему Средиземью?
Гэдж, не глядя на волшебника, яростно встряхнул деревянную плошку с опарышами.
— Тебе, конечно, больше всех надо… Ты все равно не в силах этому помешать.
— Я вижу, что на Средиземье надвигается опасность, Гэдж… и хочу если уж не предотвратить её, то, по крайней мере, выяснить, с какой стороны ждать угрозы.
— А другие, значит, её, эту опасность, не видят?
— Ну… Будем считать, что так.
— Просто им известно, что есть такой старый пень Гэндальф, который сделает за них самую опасную работу, пока они будут уютненько отсиживаться в сторонке, — злобно проворчал орк.