Крепость в Лихолесье

Ангина

— Отдайте! — яростно крикнул Гэдж. — Это — подарок!

— Заткнись! — Здоровенный, угрожающего вида урук, завладевший кинжалом, оттолкнул его с такой силой, что Гэдж, не удержавшись на ногах, кувырком полетел в черную дорожную слякоть, приложился лбом о чей-то (подставленный?) сапог. Он тут же вскочил, разъяренный, взъерошенный, как волчонок, готовый сразиться за свои сокровища с целым миром, сжал кулаки, под всеобщий хохот и улюлюканье кинулся на обидчика. Кто-то схватил его за ворот рубахи, и тот распахнулся, затрещали, отрываясь, деревянные петельки-застежки; кто-то подставил ему подножку, вновь опрокидывая в грязь… Перед глазами Гэджа все померкло, замельтешило, мерзостно

закружилось; мир сжался вокруг, словно петля — тошнотворный, враждебный, беспощадный, хрипло гогочущий.

— Хватит! — Каграт вдруг резко шагнул вперед, схватил Гэджа за шиворот, заставляя подняться. — Что это у тебя? — Он схватил лапой обломок амулета, «эстель», висевший у Гэджа на шее и мелькнувший в прорехе разорванной рубахи, поднес его к глазам. — Что это за…

Он запнулся. Фраза повисла в воздухе, словно обрубленная.

Гэдж молчал, тяжело дыша.

Каграт изменился в лице… Рука его дрогнула. Он как-то разом побледнел, в глазах его мелькнуло что-то, чего Гэдж не понял — изумление, недоверие, подозрение? Замешательство? Испуг?

— Откуда это у тебя? Откуда?! — Голос главаря внезапно осип; он смотрел на Гэджа так, словно видел перед собой не жалкого, с головы до ног перемазанного грязью мальчишку, а по меньшей мере привидение… умертвие, темным и недобрым колдовством восставшее из могилы. — Откуда? — Он опять яростно встряхнул пленника. — Отвечай!

— Не трогай… — непослушными, разбитыми губами прошептал Гэдж. — Это — моё…

— Леший! — хрипло пробормотал Каграт. Прежде, чем мальчишка успел что-либо сообразить, он схватил Гэджа за волосы и рывком нагнул вбок его голову, отбросил в сторону жёсткие чёрные пряди, разглядывая что-то сзади на мальчишеской шее; сдавленно процедил сквозь зубы несколько бессвязных слов. Наконец выпустил ошеломленного Гэджа и вновь жадно обшарил его взглядом; лицо вожака по-прежнему было перекошенным и серым, словно бы обесцвеченным, но впечатления вытащенного из воды карася он уже не производил. Секунду помедлив, он исподлобья покосился на огромного урука, который, завладев котомкой и кинжалом Гэджа, с довольным ворчанием разглядывал отделанные серебром замшевые ножны:

— Верни парню вещички, Шавах.

Шавах небрежно дернул плечом. Лениво ощерился:

— Да иди ты!.. С какой стати? Коли он из наших — пусть бежит жалуется Визгуну, что его ограбили… а коли чужак — пусть засунёт свои заломы себе в задницу, понял?

— Что? — Каграт как будто опешил. — Это ещё что за собачьи отгавкивания?

— А то, — прорычал Шавах. — Кинжал слишком хорош для такого сопливца… а мне, глядишь, как раз подойдёт. Ясно?

Этого Каграт стерпеть явно не мог. Он выпустил Гэджа, неторопливо выпрямился, развернулся к Шаваху всем корпусом. Положил лапу на кожаную шлею кнута.

— Я сказал: верни барахло по принадлежности, — медленно и внятно произнёс он, по-прежнему не спуская с Шаваха глаз, глядя на него зло, мрачно и вызывающе. — Плохо расслышал, мразь? Или мои слова тебе ныне не указ? Кто тут командует, интересно — ты или я?

Шавах издал короткий презрительный рык. Подобрался и ощетинился, не выпуская гэджевское шмотье из рук, глазки его блеснули свирепо.

— Сегодня — ну, допустим, ты… А завтра — глядишь, и я.

— Да ну? Командирский мундир на себя примеряешь, значит? — Каграт так стиснул челюсти, что зубы его не скрипнули — хрустнули, точно молодой ледок под каблуком. — Только гляди, губешки-то особливо не раскатывай, гнида, не по плечу он тебе. И нежную мою, неустойчивую психику не травмируй. И не таким, как ты, пятки за уши заворачивал… посему у тебя одна задача — вернее, две: заткни

хайло и исполняй приказ! Живо!

Он рванул с пояса кнут, щёлкнул им перед носом бунтаря резко и угрожающе. Шавах потемнел и отшатнулся; лицо его задергалось, точно в него плеснули помоями. Рука стремительно метнулась к эфесу скимитара — скорее инстинктивно, нежели под влиянием сознания, которое, как это частенько бывало у Шаваха, вряд ли поспевало за ходом событий.

— Даже не думай, — скучным голосом сказал Радбуг. — Или о твоем неповиновении и нарушении дисциплины доложу куда следует в письменном виде.

Шавах глухо зарычал, кося на Радбуга налитым кровью глазом. Этот вонючий полукровка опять лезет не в свое дело! Не то чтобы Шавах всерьёз опасался какого-то там вшивого Радбуга, но ведь настрочить донос в Канцелярию этому сукину сыну и впрямь ничего не стоит, а у визгунов, всем известно, с нарушителями и бузотёрами разговор короткий…

Он чуть помедлил — и с яростью швырнул котомку Гэджу в руки. На секунду их взгляды встретились — и Гэдж содрогнулся: выражения такой ненависти к миру, такой лютой, звериной озлобленности ему не приходилось видеть даже в глазах несчастного, заморенного голодом степного волка в Эдорасском зверинце.

Каграт крепко сжал пленнику плечо.

— Пойдешь с нами, парень.

— Куда? — пробормотал Гэдж, слишком ошеломленный и подавленный для того, чтобы протестовать. В голове его царила сумятица, мысли были мелкими, невнятными, рассыпающимися, словно горох, Гэдж никак не мог ухватиться ни за одну.

— Куда поведут. Пошли, пошли… не отставай, Визгун ждать не будет. Ну, а вы чего стали… эльфы? — Он сердито цыкнул на своих ухмыляющихся парней. — Для вас теперь простой язык недостаточно деликатен, к вам по-эльфийски, с поклонами подкатывать надобно да челом в ноги бить? Будьте любезны, судари милейшие, соблаговолите наконец напрячь задницы и побыстрее шевелить копытами, а?

32. Дол Гулдур

— Эй, вы, там, брюхоногие! — проревел Каграт. — Шаг не замедлять! Держаться кучнее! С гати не сходить! Не оглядываться, смотреть прямо перед собой! Шаг в сторону будет расцениваться как попытка самоубийства! Помните — гуулы не дремлют… Помните об этом! Глядеть в оба, парни!

Они с Гэджем шагали в самом конце колонны, растянувшейся по гати больше чем на полмили, и Каграт по-прежнему крепко держал спутника за плечо, не отпуская его от себя ни на шаг. Остальные орки разошлись по обеим сторонам дороги, держа наготове луки и длинные, вырезанные в лесу заостренные палки, внимательно вглядываясь в колышащуюся муть, обступающую тракт со всех сторон. Из-за бредущих впереди обозных мулов, нагруженных мешками и тюками, Гэдж не видел, что происходит в центре колонны, но слышал доносящиеся оттуда покрикивания погонщиков и щелканье кнутов и спрашивал себя: что за «брюхоногих» его сородичи гонят в Дол Гулдур равнодушно, буднично и деловито, словно стадо коров?

Сама гать тоже внушала немало опасений. Местами настил был нов и прочен — видимо, недавно подправлен, — но кое-где сырые, скользкие, покрытые пятнами гнили бревна неприятно ворочались и колыхались под ногами, точно черные спины дремлющих в болоте чудовищ. В таких местах следовало очень внимательно смотреть, куда наступаешь: на столь ненадежном покрытии ничего не стоило поскользнуться и угодить ногой в щель между бревнами, или, паче того — нырнуть за край дороги, в мерзкую и хваткую пузырящуюся хлябь. «Что с гати упало — то пропало», — бормотал Каграт себе в нос, и в его устах эта коротенькая невинная пословица звучала по меньшей мере зловеще…