Крепость в Лихолесье
Шрифт:
Тут Каграт как будто услыхал его мысли; храп внезапно прекратился, и в наступившей тишине орк произнёс — глухо, но свирепо, совершенно твёрдым и ясным голосом:
— Вздумаешь удрать — пеняй на себя! Поймаю и ноги отломаю, понял!
Гэдж понял. Молча взял брошенное ему тряпье, расстелил на широкой лавке, улегся, зарывшись лицом в вонючее шмотье. «Силы небесные, — промелькнула у него в голове неожиданная мысль, — да ведь он даже не спросил, как меня зовут!» Впрочем, он был слишком подавлен и обессилен, чтобы думать ещё и об этом; плотно зажмурил глаза и закрыл голову рукой, чтобы не видеть ничего вокруг и не слышать молодецкого папашиного храпа…
Эта ночь тянулась для него бесконечно.
33. Господин Саурон
Именно сейчас Гэндальфу
Орков оказалось не двое и не трое, а полдюжины, но двоих волшебнику удалось отшвырнуть к стене, а одного полоснуть ножом по горлу прежде, чем тот понял, что происходит… и все же перевес сил был не на стороне мага, потому что на вопли Шмыра из закоулков коридора набежали другие орки, а потом еще другие, а потом еще… Гэндальф отбросил их воздушным сгустком, расшвырял, как кегли, но потом из мрака, метя в затылок, прилетел камень и сбил волшебника с ног, и почти тотчас, не успел Гэндальф прийти в себя, появился он… Темный субъект в бархатном камзоле и плаще с капюшоном, под которым не видно было лица, вышел из-за угла и остановился посреди коридора, спокойно, с терпеливой презрительностью разглядывая свару — и веяло от незнакомца холодом и недружелюбием, и на пальце его поблескивало кольцо — оправленный в золото аметист — и исходила от этого кольца явственная угроза, тяжёлая, холодная сила, готовая убивать. Но хуже всего был не глухой капюшон незнакомца, не его брезгливая отстраненность и неумолимое бесстрастие, а то, что Шмыр, который до сих пор, закрывая голову руками, жалко ныл и корчился возле стены, вдруг бросился к этой темной фигуре и, поскуливая, судорожно прильнул к её ноге, будто верный пес, провинившийся и знающий об этом, но еще надеющийся вымолить прощение. И вот именно тогда Гэндальф понял, что сопротивление, в сущности, бесполезно…
А потом все вокруг провалилось в пустоту.
* * *
Он очнулся и некоторое время лежал неподвижно, позволяя царящему вокруг холоду завладеть каждой клеточкой его существа. Все его тело ломило, словно попавшее под телегу. Голова была распухшей, чужой, точно купленной по дешевке в лавке старьевщика, в виске пульсировала боль, к горлу подкатывала дурнота, во рту ощущался мерзкий привкус какого-то, видимо, отнюдь не лекарственного зелья… Волшебник чувствовал себя размокшим куском глины, мягким и бесформенным, яростно размазанным по полу чьей-то тяжелой лапой — тоненьким таким, местами исчезающим слоем.
Он медленно повернул голову и осмотрелся.
Он лежал на дерюжке, расстеленной на каменном выступе в совершенно пустой, без окон, крохотной келье с потеками сырости на голых каменных стенах. С одной стороны темница была забрана частой железной решеткой, глядящей в такой же пустой, угрюмый коридор, освещаемый несколькими факелами — один торчал в шандале как раз напротив. Воздух был плотный, как рогожа, напитанный влагой; пахло прелью, плесенью, гнилью, тинистыми испарениями болота, мертвое ледяное дыхание подземельных камней обволакивало холодом, как погребальное облачение. Ни одежды своей, ни вещей Гэндальф поблизости не обнаружил и ничего не мог сказать об их дальнейшей судьбе; на нем осталась лишь нательная рубаха да льняные портки, из штанин которых жалко торчали белые от холода босые ноги (кому-то из орков приглянулись его сапоги?). Пленника не связали, и руки у него оставались свободными, но ступни замёрзли так, что он их практически не чувствовал, точно они были закованы в незримые ледяные колодки. Где-то в глубине подземелий с удручающей монотонностью капала вода, потрескивал факел, шуршали и поскрипывали крысы…
Ну-ну. И что теперь, спросил себя Гэндальф.
Тьма давила — почти физически.
Сопротивляться ей волшебник не мог. Сил не было никаких — он ощущал себя рыхлым, вялым и сморщившимся, точно выпитый до дна кожаный бурдюк. Совершенно пустым…
Он съежился на своем неудобном ложе, подтянув колени к животу, свернулся калачиком, обхватив плечи руками — укрыться ему было совершенно нечем, кроме собственной бороды. Короткая схватка в коридорчике напоминала о себе болью в затылке и отбитых ребрах, все дальнейшее тонуло в тумане; урывками помнились чьи-то искаженные лица и морды,
Гэндальф закрыл глаза.
Ему не хотелось об этом размышлять. Да и не моглось. Слишком все было паршиво, муторно и мерзко. Слишком неприятно было осознавать, что на этот раз маг ошибся, и доверие было оказано не в нужное время, не в нужном месте и не нужному человеку.
Раскурить бы трубочку, тоскливо подумал он…
Где-то в конце коридора загремела решетка, затопали торопливые приближающиеся шаги. В застенок заглянул плюгавенький лысый орк.
— Очухался, дед? Ну, щас.
Орк бегом удалился, но через пару минут вернулся в сопровождении двоих рослых уруков и желтолицего, с раскосыми глазами вастака — видимо, надсмотрщика.
— Вставай, — равнодушно буркнул вастак, не глядя на пленника. — Тебя ждут.
«На званый ужин? Без меня не начинают?» — вяло подумал Гэндальф. С трудом преодолевая сопротивление непослушного тела, он попытался подняться. Дурнота тут же навалилась на него с неслыханной силой, влажные стены темницы поплыли, закачались перед глазами, точно волшебник очутился на палубе корабля в сильную болтанку. Уруки не стали дожидаться, пока он придет в себя, живо подхватили его под белы рученьки, выволокли из каменного мешка и потащили куда-то во чрево подземелий — по коридору, за поворот, по короткой лестнице, втолкнули в большое, но угрюмое, с низким потолком темное помещение, тем не менее показавшееся Гэндальфу почти уютным — здесь, по крайней мере, было тепло…
Комната освещалась очагом, в котором жарко горел костер из угля и кусков торфа. На сырых каменных стенах дрожали зыбкие тени, отблески неверного света; видимо, зальчик располагался над поверхностью земли, потому что в узкое, забранное частой решеткой оконце, находящееся под самым потолком, виден был клочочек ночного неба. Орки подтащили Гэндальфа к грубому деревянному столу, находящемуся в передней части помещения, и небрежно уронили на лавку. Сидевший по другую сторону стола человек — тот самый недавний знакомец в плаще с капюшоном — даже не поднял на пленника глаз от длинного, мелко исписанного пергаментного свитка.
— Хорошо. Ступайте, — сказал он оркам приглушенным, немного свистящим полушепотом — как будто с голосовыми связками у него было не все в порядке.
Стражи безмолвно ретировались. Человек, сидевший напротив — человек ли? голова его настолько глубоко утопала в необъятном капюшоне, что Гэндальф совершенно не видел его лица (на какой-то момент у мага возникло мерзкое ощущение, что там, под капюшоном, и вовсе пусто); тем не менее этот странный субъект на секунду поднял глаза от бумаг. Взгляд у него был холодный и ощупывающий, колющий, как копье; затем фигура в плаще неторопливо всколыхнулась, извлекла из-под стола глиняный кувшин с крышкой, плеснула из него в деревянный кубок ярко-алую, точно подкрашенную кармином жидкость и, не глядя, придвинула кубок волшебнику.
— Выпейте, — равнодушно сказал дознаватель. — Полегчает. — Он опять вернулся к чтению, точно разом потеряв к пленнику всякий интерес.
Гэндальф не без опаски понюхал содержимое кубка — оно благоухало ароматным, хорошо выдержанным виноградным вином и как будто не содержало в себе ничего нездорового. Ну ладно, сказал себе маг, если бы надзирателям требовалось влить в меня изрядную долю дурманящего зелья, они бы сделали это, не утруждая себя получением согласия с моей стороны. Он осторожно сделал глоток…