Крепость в Лихолесье
Шрифт:
— Так ты вроде и не сопротивлялся.
— Ну, она деваха ладная была и не вредная… а что с заскоками, так то не удивительно — вы, полукровки, все с вывертом… Ну да не о том речь. Она в Замок-то с Визгунами не пожелала идти… Визгуны старыми да малыми брезговали, посему велели мелюзгу и всех младенцев на месте оставить, а Шанара не захотела своего бросать, первый он у неё был… ну, сбежала с ним вместе и спряталась. Что уж потом с нею стряслось и со всеми, кто остался, я не ведаю, но, похоже, этот мальчишка — единственный, кому посчастливилось выжить. Он… ну, словом… — Каграт огляделся и, убедившись, что в их сторону никто не смотрит, что-то прошептал своему дружку на ухо. На темной высоколобой физиономии Радбуга выразилось сильнейшее изумление;
— Ты уверен? — вполголоса спросил он.
— Похоже на то, — хрипло ответил Каграт. — Есть… кое-какая приметка.
— Твой оберег?
— Ещё родимое пятно у него на шее в виде молодого месяца, мне Шанара показывала…
Радбуг хмыкнул.
— Ну, по крайней мере, теперь понятно, почему на парне нет Знаков рода.
— Ну да. Он в то время еще совсем сосунком был…
— И что теперь?
— Что теперь?
— Наживешь ты с этим сопливцем чирьев на свою задницу… Допустим, все, о чем ты тут толковал — правда… теперь-то ты куда этого мальчишку думаешь определить? К «щенкам», в младшую дружину? Его нет в списках.
— И что?
— Нет галочки — нет пайка. Тебе придется предъявить его Визгуну, чтобы сделать в Общинной Книге соответствующую запись.
— Визгуну? Ну и предъявлю. Одним орком больше, одним меньше… а что? — Каграт как будто забеспокоился. — Ты думаешь, возникнут затыки?
Радбуг пожал плечами.
— Кто знает. Но там, наверху, твои доводы в пользу парня могут счесть недостаточно… обоснованными.
— Он из нашего племени! У меня есть доказательства…
— Ты когда-нибудь пытался что-нибудь доказывать Визгуну?
— Не пытался, — буркнул Каграт. — И не собираюсь! Какого лешего?.. Пятки я ему лизать должен, что ли, разрешение выспрашивать? Кто он мне, тот Визгун — дядька, мамка, старейшина рода, что я должен в ножки ему кланяться и милостей вымаливать? Да пошел он… Начхать мне на него, ясно?
— Чего же не ясного… только Визгун-то тебя не убоится, Каграт, даже не вздрогнет, а вот мурло твоё наглое и неумытое на всякий случай запомнит. А парня отправит в Башню, выяснять, кто он да откуда… У Визгуна таких, как этот приблудыш, дюжина на грошик, так что потеря при любом раскладе будет невелика.
Каграт помрачнел.
— А твое-то, собственно, какое дело? Чего ты из меня жилы тянешь, зануда? Присосался, как клещ.
— Да просто хотел предупредить тебя чисто по-дружески. И, если уж тебя интересует мое мнение…
— Ну?
Радбуг спокойно смотрел на Каграта серьезными серыми глазами.
— Если ты действительно этому парню добра желаешь… отпусти его, Каграт. Пусть проваливает своей дорогой. Он же не наш, это за десять лиг видно.
— «Не наш, не наш…» Не шурши! Я его для начала сам маленько уму-разуму поучу, посмотрю, на что он способен. А там, глядишь, и в списочек занесем, и в Книге пропишем, и на довольствие поставим по всей форме. Доволен, крючкотвор?
— Да не в списочке дело…
— Все равно одному через болота ему не пройти, просекай.
Да, Гэдж внезапно — с ужасом! — понял, что обратная дорога ему заказана: через топи, кишащие гуулами, ему действительно не пройти, а значит, и назад вернуться уже не получится. Не дождется его сегодня Радагаст с немейником… Росгобел — а с ним, кажется, и все прошлая гэджевская жизнь — остался далеко позади, за болотами и туманом, а впереди его ждал зловещий Дол Гулдур — Черный Замок, о котором даже Гэндальф говорил вполголоса и с оглядкой. Гэджу стало не по себе; какое-то неприятное, липкое чувство, похожее на откровенный страх, зашевелилось у него в животе, мерзкое и скользкое, будто клубок червей. Он опустил руку, сжал в ладони рукоять кинжала, давнего саруманова подарка — и вдруг почувствовал, что она, рукоять, странно теплеет под его пальцами, становится почти горячей, точно нагретая солнцем… которого уже давненько не было видно за
Я хочу обратно, в Изенгард, — вдруг отчаянно подумал Гэдж. — Я хочу домой! Он поймал себя на мысли, что и в самом деле думает об Изенгарде, как о доме — доме, в который действительно хочется вернуться. Но разве теперь его дом — не здесь, среди сородичей, рядом с братьями и отцом, о встрече с которым он мечтал с далёкого детства? Отчего же так странно, так неприятно холодеет в груди, отчего Гэдж ощущает сейчас не радость, а чувство, похожее на испуг и тошнотворную панику? Или это всего лишь страх неизвестности, смятение, боязнь сжечь за собой все мосты и навек позабыть о прошлом, к которому теперь нет возврата? Или… что?
Туман медленно расползался.
Болота отступали. Местность почти незаметно, но неуклонно повышалась, кое-где из мглы начали показываться искривленные сосенки, составляющие подобие застенчивого леса. Воздух посвежел, и с обочин гати уже не несло гнилью и мертвечиной; буро-зеленая тинистая хлябь сменилась болотистой, но не в пример более твердой почвой, и вскоре древесный настил сошёл на лесную дорогу, вдоль которой тянулись запруженные ряской дренажные канавы. Орки заметно расслабились, вздохнули свободнее, попрятали луки и побросали колья — видимо, теперь нападения болотной нечисти можно было не опасаться.
— Ну, ещё немного, — пробормотал Каграт, — и можно будет наконец завалиться лапами кверху и задрыхнуть…
Мало-помалу большак расширялся, в стороны расползались дорожки поуже, теряющиеся где-то в чаще леса. По-временам из необозримых лесных недр доносился далекий, но хорошо слышимый в тишине стук топоров. Откуда-то потянуло дымом и острым запахом дёгтя. Чуть дальше кагратово шествие миновало целую артель землекопов, расчищающих придорожный ров; затем пришлось приостановиться и пропустить вперед длинный обоз из дюжины телег, нагруженных бревнами. Вскоре такой же обоз, только с порожними телегами, прокатил навстречу; орки, сопровождавшие его, узнали кагратовых парней и перебрасывались с ними приветствиями и сальными шуточками, понятными, видимо, только оркам. На телегах сидели хмурые бородатые люди в серых мешковидных рубахах, взирали на кагратовых пленников безрадостно и безучастно, безо всякого выражения…
Миновали сторожевой пост: невысокую каменную крепостицу возле крепкого частокола. Ворота — тяжёлые, окованные железом — были распахнуты, туда-сюда в них сновали люди (невысокие, желтокожие, откуда-то с восточных земель), дюжие уруки и орки помельче, невзрачной низкорослой породы. Каграт перебросился несколькими словами с начальником караула, поставил закорючку в какой-то бумажке, приложил к ней палец, обмакнутый в чернила — и отряд вошёл в ворота, на земли, подвластные Дол Гулдуру.
Все это Гэдж отмечал как бы мимоходом, краем сознания, не вдаваясь в детали, нашпигованный странными впечатлениями до дурноты. Он по-прежнему чувствовал себя неважно и неуютно… Они с Кагратом прошли в ворота замыкающими, позади обоза, и Гэдж разглядел неподалеку, в тени стены, нечто большое и бесформенное, что принял было поначалу за причудливую каменную глыбу. Лишь присмотревшись, он понял, что это — живое существо, пещерный тролль, скорчившийся на пороге домика-конуры: нескладное, уродливое создание с крупным торсом, огромными руками-ногами и маленькой, несуразной головой, нелепо торчащей над могучими плечами. Одетый лишь в заскорузлый, одеревеневший от грязи кожаный фартук, тролль безучастно сидел на земле, тупо глядя прямо перед собой; Гэдж заметил, что он был прикован к каменной стене крепостицы прочными и длинными стальными цепями.