Крепость в Лихолесье
Шрифт:
— Идем, — сказал Каграт магу.
Они вышли из барака и направились в сторону Замка. На какое-то время Саруману стало не по себе — что, спросил он себя, если орк тащит меня прямехонько на свидание с дознавателями, объясняться насчет событий в Волчьей Пасти? — но опасения его оказались напрасными. Они прошли в ворота Крепости и, свернув в какой-то закоулок, остановились перед массивной дверью, над которой висела дощечка с изображением змеи, обвивающей хвостом ножку резного кубка (язык у змеи, склонившейся над сосудом, был старательно высунут, и оттого казалось, будто бедолагу неудержимо тошнит в деревянную чашу, неведомый резчик оказался не слишком умел). Каграт пошарил в загашнике и вручил Саруману тяжелый железный ключ.
— Отпирай.
За
— Вот. Это халупа нашего бывшего целителя, — пояснил Каграт, — давай, располагайся… Лекарем тебя тут прописали, кумекаешь? Харчи согласно пайку в кладовых будешь получать, дровишки — на ближайшем складе. Печка тут есть, стол, лежанка, даже ночной вазон, розами расписанный… палаты, можно сказать, со всеми удобствами.
— Со всеми неудобствами, — проворчал Саруман, разглядывая дырявый жестяной рукомойник, подвешенный на стене неподалеку от входа. — Жметесь, видать, на медицине-то, э?
— Слышь, борода, все жалобы — в Канцелярию, по четвергам, после дождичка, с полудня и до ужина. Ты тут особо-то не выпячивайся, выпячивание начальством не приветствуется… Воду не мути и особо не шарлатанствуй — разом вынесут за скобки, плюнуть не успеешь.
Впрочем, Саруман в советах Каграта не особенно нуждался. Предоставленный наконец самому себе, он осмотрел инструменты и лекарственные зелья, оставшиеся от прежнего обитателя каморки: кое-что сохранилось в целости, но многое было попорчено сыростью и мышами, и требовало восполнения запаса. Впрочем, Шарки, как штатному лекарю, было позволено беспрепятственно перемещаться по территории Замка и даже выходить за внешнюю стену, до границы болот (дальше просто не пускал ошейник) — в лес… вернее, в некое подобие леса: болезненное, сухостойное редколесье, где в судорожной борьбе за место под солнцем душили друг друга хилые и кривые, пораженные паразитическим грибком деревца. Цветы и травы, которые находили в себе силы произрастать в этом унылом месте, тоже были жухлые, тощие и невзрачные; сомнительно, что эти бедняги могли сохранять в себе хоть какие-то полезные вещества и целительные свойства, но выбирать Саруману было не из чего…
Здесь, в Дол Гулдуре, царила тирания вечного ноября. Недобрые чары делали свое черное дело: небо почти постоянно было затянуто серой пеленой, и редко сквозь этот плотный барьер пробивался заблудившийся солнечный лучик, так что все овощи и злаки, взращенные на местных грядках, имели какой-то неистребимый гнилостный привкус. Огороды, поля и скотные дворы располагались в нескольких милях дальше, у южной границы Дол Гулдура, где не было такого отчаянного недостатка солнечного света, так что «крысюков» порой отправляли туда поправить здоровье, которое тут, рядом с Замком, быстро давало сбой. Пленников не истязали, не морили голодом и не заставляли работать на износ, и все же редко кто из «крысюков» протягивал здесь больше семи-восьми лет: люди слабели, хирели и чахли без видимых причин, у них выпадали зубы и волосы, покрывалась паршой и язвами кожа, искривлялись кости, истирались суставы, разрушался мозг — и через несколько лет сильный и молодой, пышущий здоровьем человек превращался в высохшего, дряхлого, истаявшего, полубезумного старика. Вся нездоровая, пропитанная болезнетворными миазмами среда Замка денно и нощно оказывала пагубное воздействие на все, что находилось в её пределах, отравляя воздух,
Саруман размышлял об этом, сидя вечерами в кресле возле печурки, топящейся щепой и березовыми чурочками — но предпочитал, как и многие, держать все сделанные выводы при себе: никому, кроме него самого, они были не интересны. Он сидел так и пару дней назад, разбирая записи, оставленные кем-то из предшественников на клочках бумаги, лениво разбивая кочергой головешки в кирпичной пасти печи и прикидывая, не пора ли отправляться на боковую — час был уже поздний, — когда дверь (та, внутренняя дверь, ведущая к складам и казармам) внезапно и без стука распахнулась.
На пороге возник Каграт.
Саруман пришел в легкое замешательство.
До этого орк, донимаемый печеночными коликами, заходил разок за своим снадобьем, — но сейчас он явился определенно не за лекарством. Каграт был зол и взъерошен, что-то яростно шипел под нос и нес в руках кого-то истрепанного, окровавленного и лишенного чувств… Поначалу Саруман решил, что орк прибил кого-нибудь в пьяном угаре, в подобном повороте дел не было ничего из ряда вон выходящего — но, когда маг пригляделся к кагратовой ноше попристальнее, его без малого взяла оторопь.
— Что… кто это? — пробормотал он. — К-кто… Что стряслось?
Каграт отодвинул его плечом, шагнул вперёд и тяжело уронил свою ношу на лавку. Покосился на Шарки хмуро и подозрительно.
— Ты чего, старый, — проворчал он, — мухоморов наелся? Обалделый какой-то… Подштопаешь парня?
— Э-э… Где ты его нашел?
— Где нашел — там уже нету… Ну, чего уставился, дырку во мне проглядишь… Глаза наконец в кучу собери! Поставишь его на ноги или нет?
Саруман обессиленно привалился плечом к дверному косяку. Земля в прямом смысле уходила у него из-под ног.
— Оставь его здесь, — пробормотал он. — Я… посмотрю, что можно сделать. Если только…
Тут у Сарумана убежало какое-то варево, стоявшее на печке, и ему пришлось оборвать рассказ буквально на полуслове. Впрочем, цепь дальнейших событий Гэдж мог составить без труда и сам.
— Значит, ты удивился? — спросил он, криво улыбаясь.
Саруман потёр ладони друг о друга.
— Удивился — это мягко сказано… Я был уверен, что Гэндальф оставил тебя в Лориэне, и ты пребываешь там в безопасности под покровительством эльфов… ну, насколько орку под покровительством эльфов вообще можно пребывать в безопасности. И поначалу подумал, что, вероятно, это какой-нибудь твой местный брат-близнец, у орков двойни и тройни — дело обычное. Но…
— Что?
Волшебник убрал с печурки котелок с варевом, поставил его на стол и прикрыл деревянной крышкой.
— Я нашел шрам у тебя под коленом — там, куда восемь лет назад тебя укусила змея. И тогда уж никаких сомнений у меня не осталось. И еще…
— Что?
— Амулет. «Эстель». Вижу, ты сумел его сохранить.
Ну, конечно. Гэдж поднял руку и нащупал обломок амулета, по-прежнему висевший на шее на кожаном шнурке. Сжал его в кулаке… Сколько с этим кусочком металла было связано чаяний и мечтаний, сколько лет Гэдж лелеял себя мыслью, что когда-нибудь волшебный амулет позволит ему обрести сородичей и семью… Что ж, две половинки нашли друг друга, но воссоединиться им, по-видимому, было так и не суждено, и вот одна из них, по-прежнему одинокая, судорожно стиснута в его руке — битый черепок, обломок несбывшихся надежд, жалкий осколок неподходящих и несложившихся, чужих и чуждых друг другу судеб.