Крепость в Лихолесье
Шрифт:
Сердце его билось чуть учащенно, но вполне ровно — никаких посторонних шумов, которые говорили бы о его неправильной работе, Гэдж не уловил, как ни прислушивался.
— Зелья сердечного надо, — повторил один из «крысюков». — Капелек ему дай, полегчает.
— Не дам, — сказал Гэдж.
Мужичок-посланник набычился:
— Почему?
— С сердцем у него все в порядке.
— Да что ты понимаешь, орк! Шарки сам сказал, что это грудная жаба.
Да. Жгущие боли в левой половине груди, отдающие в руку, липкий холодный пот, затрудненное дыхание —
Либо — что?
Гэдж чувствовал себя дурнем. А Сарумана, который мог бы парой слов дать ему дельный совет, рядом не было.
— Сердце в порядке, — сухо повторил Гэдж — и сам возненавидел себя за нотки сомнения, проскользнувшие в голосе. А если он не прав, чего-то не услышал, недопонял, и это действительно грудная жаба? Враждебность и неудовольствие, исходящие от столпившихся вокруг людей, ощущались почти физически, будто угрожающе занесенная над головой лопата. — Вздохни так глубоко, как только сможешь, — сказал он Хорту.
Тот покосился на орка со страдальческим видом.
— Никак не могу! Больно! Что ты меня мучаешь!
— Привстать тоже не сможешь?
Хорт сделал вялую попытку подняться — но тут же, схватившись за грудь, с хрипом повалился обратно на лежанку.
Гэдж наклонился к нему, чуть ли силком отодрал его руку, прижатую к левому боку, и резко надавил пальцами на ребра. Наверно, даже слишком резко… Хорт дрогнул всем телом и глухо взвыл от боли, с уст его сорвалось невнятное ругательство; он, наверно, пнул бы Гэджа ногой в живот, если бы тот не успел вовремя отскочить.
Ну и ладно. Теперь, по крайней мере, все было ясно.
Гэдж достал из сумки баночку с мазью из немейника и аккуратно натер снадобьем пораженный бок. Это была не та мазь, которой Гэдж лечил Гэндальфа, другая, сделанная по всем правилам — уж в чем-в чем, а в немейнике в Замке недостатка не ощущалось. Непритязательные растеньица чувствовали себя на болотах вполне вольготно, и снаги время от времени приносили с окраины топей эти серенькие цветочки целыми корзинами.
Минуту-другую ничего не происходило. Хорт лежал, сопел, пыхтел, хватал ртом воздух неуверенно и прерывисто. Смотрел на Гэджа тоскливо.
— Ну, что теперь? — со стоном спросил он. — Ждешь, когда я сдохну?
— Не жду. Сейчас полегчает, — сухо сказал Гэдж.
Мужички, столпившиеся вокруг, выжидательно молчали, дышали Гэджу в затылок ядреными ароматами пота и пивного перегара. По совести говоря, если бы бедолага Хорт сейчас хлопнулся в обморок, Гэдж бы нисколько не удивился. Они мне наваляют, тоскливо подумал он, как пить дать наваляют, если я ошибся в предположениях…
Хорт
— Легче? — нерешительно спросил один из «крысюков».
Немейник наконец проявил свое обезболивающе-охлаждающее действие, и Хорт малость приободрился, неуверенно улыбнулся уголком рта. Приподнялся и ощупал правой рукой грудь. Медленно повернул голову и посмотрел на Гэджа.
— Э, орк… Кажется, и впрямь того… полегчало. Весь левый бок онемел.
Гэдж кивнул. Мельком подумал, что слегка переборщил с количеством мази.
— Так и должно быть… Мажь бок этим снадобьем утром и вечером в течение трех дней, — он поставил баночку с немейником на стол и оглянулся на столпившихся вокруг невольных «зрителей». — Десятник здесь есть?
— Ну, я — десятник, — помолчав, отозвался один из пленников, на рукаве его холщовой робы виднелась тонкая красная нашивка.
— Хворому нужно отлежаться пару-тройку дней в тепле, — не глядя на него, хрипло произнес Гэдж. — И потом еще неделю-другую тяжести не таскать. Иначе болезнь вернется.
Десятник посмотрел на свои широкие, чуть грязноватые ладони — так внимательно и сосредоточенно, точно надеялся увидеть там письменное подтверждение словам орка с подписью и сургучной печатью.
— Пусть Шарки сам мне это скажет, — угрюмо промолвил он.
— Хорошо. Я ему передам, — сказал Гэдж. Поднялся, взял свою сумку и направился к выходу.
Перед ним молча расступились.
* * *
— Ну и что там было с Хортом? — спросил Саруман.
— Ничего особенного, — небрежно откликнулся Гэдж. — Обычный межреберный прострел.
— Как определил?
— Пульс устойчивый, работа сердца без изменений, боль при прощупывании прослеживается вдоль ребра по направлению от позвоночника.
— Молодец.
— А что там с этой… Ханарой? — спросил Гэдж, радуясь, что в каморке полутемно, и Саруман не видит, как у него против воли зарделись щеки. Будто у чувствительной эльфийской девицы, одернул он себя. Похвала была скупой и сдержанной, но Гэджа распирало от счастья и гордости, как будто Шарки щедрой рукой отсыпал ему мешок чистейшего золота. — Спас ты её?
Саруман пожал плечами.
— Не знаю… Местные лекарки-повитухи сами все делали, я только, гм… раздавал указания. Родились двое орчат. Мальчики.
— Они выживут?
— Орчата — да, хоть они и слабенькие. Мать… Не имею представления. Может, и выживет, орки живучие… Я следил, чтобы чрево ей зашили по возможности аккуратно. — Он подошёл к чану с кипяченой водой, зачерпнул из него деревянной кружкой, сделал несколько долгих жадных глотков. Проворчал себе в нос: — Узнал бы Келеборн, чем я тут занимаюсь…
— По-твоему, это постыдно — спасать орков, да? — тихо спросил Гэдж.
Шарки не ответил. Посмотрел на остатки воды в кружке, задумчиво взболтнул её в руке.