Крепость
Шрифт:
Оказывается, мы должны служить своего рода защитой танка впереди колонны. Солдат с руч-ным пулеметом должен разместиться на нашей крыше. И еще двух солдат со стертыми ногами я тоже должен взять в «ковчег».
– Если Вы раздобудете нам шины, то охотно, господин майор. На эти спущенные шины, что Вы видите перед собой, я не могу взять еще больший груз.
Майор буквально взрывается при моих словах. Здесь он приказывает. Он должен составить боеспособную боевую группу. Без огневой поддержки здесь никто не
– Там повсюду стоят десятки танков!
Будто я не знаю этого.
Мой Бог, еще один скандалист! Этому тоже не терпится принести нас в бессмысленную жертву. И теперь этот стратег обнаруживает в своей идее нечто супер превосходное: Мы должны возглавить прорыв всей колонны. «Морской флот во главе прорыва». Ковчег как минный прорыватель! Нам сообщат время выдвижения.
И тут у меня внезапно созревает план, потому я легко соглашаюсь:
– Слушаюсь, господин майор! Покорнейше благодарю, господин майор!
А внутри говорю: Поцелуй меня в задницу, господин майор. Все же, мы не на прогулку выеха-ли, господин майор! И все эти Ваши дела полное говно, господин майор.
Бартль должен знать, что я планирую: Идея поставить нас во главе колонны, хороша. Там мы сможем, пока весь блеф не откроется, получить фору, чтобы успеть взять ноги в руки – думаю, минут десять чистого выигрыша. Нырнем в лощину и затаимся – как мы это умеем. «Кучер» тоже должен знать, что произошло. Смущает только одно: Как это сказать моему «сынишке»?
– Здесь своего рода игольное ушко, – объясняю им. – Там, за дорогой, стоят янки, справа от нее – террористы, мы никак не можем уйти с этого шоссе. А теперь еще эти парни хотят нас здесь к себе прибрать.
«Кучер» пристально и недоверчиво смотрит на меня и говорит:
– Не может быть, господин обер-лейтенант!
– Короче, мы уже сейчас должны занять нашу позицию. А затем вперед и с песней!
Бартль напевает:
– Розы, тюльпаны и нарциссы, вся жизнь сплошная... мечта.
Вполголоса, чтобы никто снаружи не услышал, говорю Бартлю:
– Один мудрец сказал когда-то: «Остынь парниша и веди себя потише».
Бартль молчит.
– Да, Бартль, Вашими изречениями я уже сыт по горло.
Мы занимаем нашу позицию.
Я перелистываю карту дорог, затем вновь складываю ее. Пять минут спустя опять раскрываю карту. Хорошо, что при этом никто не смотрит на меня: Господи, да этот парень нервничает, могли бы они подумать. Среди разнообразных линий, которые сам нарисовал на карте, я уже больше ничего не понимаю.
Почти вплотную к нам стоит большой, воинственно выглядящий грузовик. В нем вполне должно было бы хватить места и для части нашего груза... Но «шнуропогонники» исчезли. Они проводят большое вече.
Подхожу к водителю и объясняю ему ситуацию. Парень смотрит на меня с таким ошарашен-ным видом, как будто
Из его заиканий разбираю, что экипаж его драндулета состоит из высокопоставленных врачей.
– Генералов медицинской службы и подобных...
Вот зараза! Так много изысканности на одном пятачке. И куда же мчат эти господа, интересу-юсь у водителя.
– В Париж, господин лейтенант, а затем дальше, в зависимости от ситуации...
– Чудненько! – благодарю за справку, и тут же замечаю, как эти четыре выпендрежника, в сапо-гах для верховой езды и галифе, приближаются к нам.
– Ладно. Посмотрим все же..., – говорю про себя.
Я иду им на встречу, делаю шаг в сторону, салютую полунебрежно и излагаю свою просьбу, а сверх того и ее обоснование, исходя из того, что наши шины слишком спущены для такой большой почты. Выслушав меня, один, самый толстый пижон, произносит:
– Наш ответ «нет», господин лейтенант!
И другие вторят ему:
– Это немыслимо!
– Мы же не полевая почта.
– А что необходимо сделать с шинами?
Ах вы, чертовы ослы! говорю шепотом.
– Мы должны пытаться растянуть наш запас дров, – убеждаю Бартля.
– Как это, господин обер-лейтенант? – спрашивает тот ошарашено.
– Думаю, надо все древесные остатки, что здесь повсюду валяются, порубить и измельчить – все, что может нам сгодиться, чтобы не тратить наш запас...
– Практика выше голой теории, – бормочет Бартль дружеским тоном.
– Ну, так и начинайте с практики!
Постепенно зарево пожарища над Blois становится более разноцветным и в нем, на фоне неба, выделяются мощные красные и оранжевые тона: Еще час, прикидываю про себя, и наступит полная темнота.
Когда вскоре темнеет, мой взгляд падает на лицо, отливающее от далекого пожара, вздраги-вающей краснотой: Разорванный и от этого более широкий, дергающийся рот. Вытянутые губы, светлые зубы, лихорадочно блестящие глаза. Испугано отступаю перед этими рябым гримасничающим лицом. И только тут понимаю, что судорожно вздрагивающий всем телом домовой – это наш «кучер». В своем первобытном восхищении он не замечает, что я пристально смотрю на него.
Пироман! осеняет меня. Впервые в моей жизни я вижу живого пиромана. Наш «кучер» – сам черт из преисподней!
Бартль и в самом деле освежил наш запас дров, и «ковчег» стоит наготове. Теперь мы должны двигать вперед.
Однако я не хочу ничем рисковать и поэтому прохожу по выезду и первую сотню метров шос-се. Был бы полный пипец, если бы там что-нибудь лежало поперек.
Кажется «кучер» снова успокоился. Вероятно, это зависит также и от того, что красные языки пламени поднимаются теперь не так высоко, словно большой пожар в Blois хотел взять паузу.