Крепость

Буххайм Лотар-Гюнтер

Невольно весь сжимаюсь, мышцы напряженны от волнения до предела.

Ведущие шестерни прокручивают, но затем «ковчег» делает настоящий прыжок, и мы катим. Я бы никогда не поверил в этот старый «ковчег» – никогда!

Позади нас снова стреляют. А теперь стрельба раздается также и справа. Но больше справа по корме.

Бартль кричит мне что-то в затылок, слишком близко, чтобы я смог понять его.

– Давай! – ору «кучеру» и еще пару раз: – Давай! Давай! Скорость! – И затем: – Парень, прибавь газу! Давай гони, дышло тебе

в рот!

Королевство отдам за малый луч света прожектора!

Я почти вжался лицом в ветровое стекло. Если мы теперь влетим где-нибудь в яму, то я пробью его головой, хочу того или нет. Бартль тоже наклонился далеко вперед: Мы, втроем не моргая, пялимся на небольшой видимый перед нами кусок дороги.

Через несколько сотен метров «кучер» снова сбавляет скорость. Он прав!

Пусть теперь другие глаза напрягают и играют в казаков-разбойников.

Объясняю Бартлю и «кучеру»:

– Теперь мы нуждаемся в таком месте, где мы смогли бы так резко свернуть вправо, чтобы больше не быть первыми на дороге.

И затем спрашиваю «кучера», прямо в ухо:

– Вам ясно?

– Ага, ага, господин оберлайтнант!

Едем почти шагом, и это продолжается, кажется, целую вечность, пока не находим лощину, которую я искал.

– Вправо и стоп!

Проходит какое-то время, как я слышу шум приближающихся первых транспортов колонны. Чертов стук нашего котла затрудняет мне прислушивание.

– Так, теперь коротко моргни фарами! – приказываю «кучеру».

Фары медленно приближающегося транспорта мигают в ответ. Поняли. А теперь я могу стать рядом с «ковчегом» и помахать рукой: «Двигаться дальше!»

Теплая волна от горячего мотора проходящей машины накрывает меня, а затем еще одна и еще. У меня уже такие слабые нервы, что я готов зареветь при виде этого темного каравана. Грохот моторов, глухое громыхание, волны тепла – боюсь, мое сердце не выдержит.

– Так, а теперь снова вперед! – приказываю «кучеру» и забираюсь в кабину.

Теперь мы едем так же, как и конвой, и так же отвратительно, как и всегда: едем – останавлива-емся – едем – сто метров катимся – снова остановка. Если мы не хотим врезаться в идущий впе-реди нас транспорт, то должны держать надлежаще расстояние и снова пялиться во все глаза.

Проклятые облака, закрывшие собой луну! Как же я хочу, чтобы сейчас светила луна! Но луна то слишком слабо светит, то слишком ее много. Она никогда не светит так, как надо.

Проходит немного времени, и конвой останавливается. Я выхожу и стремительно прохожу по боковине дороги, чтобы узнать, как обстоят дела.

Перед нами, кажется, лежит небольшая деревушка. Во главе колонны проходит совещание. Не имею никакого представления, как далеко мы ушли от Blois.

И словно вспышка меня вдруг пронзает игла страха: Что, если там впереди теперь то, что назы-вается «Флагшток в конце пути» ?

А если янки, там, в темноте, где-нибудь переправились

через Луару – на надувных лодках, на-пример? Или если Maquis забаррикадировали дорогу?

Стою в мерцающем свете и внимательно вслушиваюсь в путаницу голосов из стоящих транс-портов. Кто-то возится с карманным фонариком. Лучше бы он не делал этого.

– ... ждут, пока рак свистнет! – слышу голос Бартля.

Внезапно, как наяву, снова вижу маленькую шлюшку в Магдебурге, то, как она спрашивает меня: «Будешь ждать, пока рак свистнет?» Вижу ее грязную шею, оттененную резкой границей пудры на лице... Господи! Какая только хрень не привидится в такую минуту!

Из Луары поднимается тонкий туман. Туман наплывает – Туман все укрывает... Звучит вполне лирично! подтруниваю над собой и валюсь обратно на свое место.

– Что там, господин обер-лейтенант? – интересуется Бартль, стоящий на дороге вплотную рядом со мной.

– Хрен его разберет!

Как-то сразу чувствую обязанность держать мое подразделение в должном настроении, и спра-шиваю, обратившись в бок:

– Ну, «кучер», как дела?

– Так шо, хорошо! – ответ раздается как хрюканье.

После чего обращаюсь к Бартлю:

– Сегодняшний день, Бартль, можете отметить крестиком в календаре!

Так как Бартль не реагирует, спрашиваю:

– Не понимаете? – и поскольку он не произносит ни звука, поясняю:

– Как второй день рождения, Бартль! До Вас доходит чертовски медленно! Эта хлопушка была определено для нас предназначена! Уж можете мне поверить!

– Извинение, но я не знаю..., – заикается Бартль.

– Да, ради Бога. Вы разве все еще не поняли, что мы, без этой аварии с колесом, сейчас парили бы там, наверху, блестя серебряными крылышками и в белой рубашечке?

И затем буквально срываюсь:

– Бог мой, Бартль, мы, без этого прокола шины точно напоролись бы на мину. Кто должен был ехать во главе колонны? Вдумайтесь: Мы были авангардом. Разве Вы не понимаете, что Вы на волосок от смерти были – незаслуженно близко. Иначе бы Вы – то есть, значит, мы – были бы теперь мясным фаршем...

Наконец Бартль произносит:

– Бррр! – и кроме того, он, кажется, резко бьет себя ладонью по лбу. – Черт возьми! Черт возь-ми!

Проявляются, наконец, его эмоции, которые он, слава Богу, выдавливает из себя.

А что мы теперь должны делать? Ждать, что колонна снова придет в движение, а затем нас сплющит или мы нарвемся на собственный вооруженный кулак?

Янки, конечно, пока еще нет впереди.

Дьявол его знает, почему эта куча свиней конвоя не движется дальше вперед. Оставаться здесь на виду слишком опасно.

А потому или пан или пропал: Принять влево и без остановки катить мимо колонны.

Сразу за деревушкой снова стоит регулировщик с жезлом.

– Здесь нельзя двигаться дальше – слишком рискованно, господин лейтенант.