Крепостная
Шрифт:
— Поворотлива ты стала, Надька, да и хитра не по тебе, - с полным ртом оценила мой поступок подруга.
— А раньше разве не такой была?
— Не такой! Неужто и правда все из головы повылетало? Ты и пискнуть боялась. Бегала за барыней, как кошка за котятами: то ей подушку на стул, то шаль, то обдувать примешься. Я понимала, за что она тебя выбрала. Даже не обижалася тады. Потому что лентяйкой как была, так и осталась. А ты ведь как веретено вокруг ней крутилась. А сейчас будто заменили тебя, - Глаша прищуривала глаза, словно говорила и вспоминала
— Не подменили. Забыла только вот, - я хотела поговорить о деле и боялась перейти на него. Мало ли, может, обсуждать хозяев здесь не принято.
— Письмо какое-то привезли поздно ночью, вот барыня и собралась по утру. Даже не знаю, чего за письмо могло быть такой срочности, - сама открыла мне дорогу к теме Глаша. Она рыскала глазами по булкам, видимо, хотела и то и то испробовать
— А! Вот оно чего! А ты ешь, Глашь, ешь. Я уже больше и не хочу чего-то. Слушай, а вот про деревни она говорила, да про деньги — это правда все ее? Разве Осип Германыч ничего и не имеет?
— Благодарствую! Я пироги да булки шибко люблю. Мяса не надо, лишь бы сдобой пахло! – Глаша протянула руку к булочке, щедро посыпанной маком. – А это да, всё барыни, - Глаша свободной рукой обвела все стены.
– Она ему плешь проела со своим наследством, хотя поговаривали, что девкой вздорной да глупой была. А ее батюшку отец нашего барина и правда спас от смерти.
— Значит, до старости дожили и все никак миром не заживут? – уточнила я.
— Да. Дай Бог доброго здоровия нашему барину. Добрый он, покладистый. В мастерской у него, говорят, все мужики, как на небушке с богушкой живут…
— Хороший он, значит? – подытожила я.
— Ой, какой хороший, да правдивый, да серде-ешны-ый, - Глаша закачала головой, и голос ее начал сваливаться в причитания.
— Ладно, не вой. Никто не умер, слава Богу. Говоришь, мастерская?
— Мастерская, мастерская. Мастерят в которой, понимаешь?
— Да понимаю, а чего мастерят-то? – говорить с моей товаркой было настолько сложно, что меня подбивало иногда дать ей затрещину. Но чаще она просто вызывала смех.
— Токовый станок там, значит… - она положила булку, глаза ее забегали, видимо, в поисках чего-то, что можно привести пример. Потом, не найдя, она раскинула руки так, будто хотела бы показать слона, но их не хватало.
– …Такущий вот!
— А чего им делают-то? Токарный, поди? – предположила я.
— Точно! Так и зовется. Ну вот. У хозяина в мастерской их всего два. Там посуду из дерева делают, части какие-то. Я была пару раз, забирала кружки да миски. В деревне их потом маслом натирают, сушат и кады ярмарка, значит, начинается, то там и продают. Красиву'шшее все! – Глаша выпучила глаза, натянула улыбку и закачала головой в разные стороны, как деревянный болванчик. Я прыснула в кулак и, не сдержавшись, всё же рассмеялась в открытую.
— Чаво смешного сказала? – вроде как даже обиделась Глаша.
— «Ничаво», - продолжая смеяться, ответила я.
— Я чичас скоро половики-та сыму, пока в
– Собирайся, только шляпку-т не забудь! Ты ить почти барышня!
— Спасибо за совет, - ответила я, понимая, что снимать половики мне не по чину, хотя хотелось помочь подруге.
Шляпку я нашла с трудом. Под кроватью обнаружилась круглая коробка, а в ней пара шляпок с ленточками, чтобы завязывать их под: под подбородком. Мое коричневое платье не подходило ни к одной из них. Я сняла со стены голубое, приложила и нашла его подходящим по тону, быстро переоделась, заколола потуже волосы, натянула шляпу и расхохоталась.
— Ну чаво опять ржёшь, аки лошадь? – в комнату заглянула Глаша. Увидела, что я готова, и цыкнула языком: - Ну до чего же ты хороша, Надька! И не скажешь ведь, что девка не из родовитых!
— Шляпу правильно надела? – уточнила я.
— Правильно! Только вот чуть бочком ее: будто споскальзывать начинает, - Глашины глаза горели, когда она смотрела на меня. А я заметила, что она сменила кофточку на светло-голубую, с вышивкой на зауженных обшлагах. Заправленная в юбку и перевязанная широким поясом, ее кофта идеально подходила к лицу. Но ярко-красные бусы делали ее снова смешной. Размером с крупную черешню, по всей видимости, деревянные, они глухо брякали при любом ее движении.
— Красиво? – заметив мой взгляд, спросила она, но я понимала, что кроме восхищения, не имею права ни на что!
— Очень! А кофточка как тебе идет! – про кофту я не шутила. Она показывала, что у Глаши имелась талия, крепкая грудь и тонкая шея.
— Тады идем. Будешь как барыня со своей девкой! – воодушевленно прошептала Глаша.
– Айда через главные, - она потянула меня к центральным дверям.
Пока мы шли через двор, а потом по улице, я начинала смеяться, как только в поле моего зрения оказывалась подруга: высоко задрав голову, видимо, чтобы бусы не скрывала даже тень от подбородка, она не шагала, а плыла в приплясах. Ставила ногу вперед, потом к ней подставляла следующую. И в это время шумно грызла семечки и пялилась по сторонам, чтобы удостовериться, что ее увидели все.
— Глань, а это ты щас чего делаешь? – спросила я, понимая, что хохот мой начинает ее пугать. Но она ведь не считает, что дело в ней. Любая моя странность тут же зачислялась в набор полученных после ушиба.
— Иду, а чего же ишшо-то? – удивилась Глаша.
— А по двору-то так ты не ходишь!
— А кого там по двору-то привечать? ВаськуХромого или Лексея Рябого? У нас ить женихов-та, - она показала пальцы на руке, позагибала пару и сжала в кулак, - раз, два и на этом все. Все женихи путные в городе! Глядишь, мастеровой какой клюнет, а там вольную выкупит. Я тады мастерскую-то знашь, в каком кулачине держать буду?