Крепостной шпион
Шрифт:
Иван Кузьмич смотрел в чёрные жуткие глаза лилипута как можно смотреть в глаза собственной смерти — ни улыбки, ни ненависти, нечего в этих глазах только покой.
— Пощади.
Карлик покивал головой. Клинок в маленькой ручке отодвинулся немножко назад.
Анна Владиславовна затаила дыхание. Толпа, собравшаяся вокруг дома замерла. Но в следующую секунду всё разрешилось иначе, чем должно было случиться.
Голова карлика смешно дёрнулась вбок, ручка с оружием замерла и опустилась. Лилипут издал несколько жалких горловых звуков, напоминающих плач котёнка, и присел на корточки. Никто не понял причину этой моментальной разительной
Полчаса спустя, просидев какое-то время один в столовой, Бурса приказал притащить к нему тело карлика.
Подошёл Полоскальченко — он только что узнал о происшедшем из рассказов слуг — и теперь присоединился к Ивану Кузьмичу.
— Охота посмотреть, — говорил он. — Я живых-то их опасаюсь, руками потрогать страшно, а любопытство-то как язва, зреет.
Полоскальченко прикрывал ладонью большой, на пол лица, синяк. Он был совершенно пьян.
— Как тебе удалось его остановить? — спросил Бурса у вошедшего в столовую Виктора.
— В монастыре, где он вырос, отцы иезуиты таким способом заставляли малышей молиться, — бесчувственным серым голосом объяснил тот. — Когда вам в следующий раз потребуется остановить маленького убийцу, нужно чертить в воздухе крест зажжённым факелом. Более ничего не требуется. И вообще, Вы напрасно его убили. После факельного креста Альфред стал бы послушен и покорен как ягнёнок.
Притащили и бросили посреди зала маленькое тело. Бурса потребовал снять с лилипута одежду. Занялись этим, крестясь и шепча заговоры, две бабы — преданная Нюрка и ещё одна обученная девка Наташка.
— Тут письмо какое-то, барин, — сказала Нюрка, расстёгивая на карлике красный кафтан. — Нужно Вам?
— Дай-ка сюда.
Бурса протянул руку. Виктор не смотрел в их сторону, но сразу понял, что за письмо было спрятано под одеждой карлика. После разговора с Аглаей он хватился, что они потеряли бумагу, воротился тут же, но кроме мелькнувшей юбки Марфы ничего не увидел.
Иван Бурса развернул листок и долго читал, шевеля губами. В зале всё это время царила тишина, все ожидали что скажет Иван Кузьмич, но он ничего не сказал. Даже не повернулся к Виктору. Он взял палку и, приступив к обнажённому скрюченному тельцу, лежащему среди столовой, перевернул его концом палки. Мёртвый карлик чем-то напоминал цыплёнка.
— А как с Прохором и сестрой его поступить? — спросил кто-то из наёмников, также просочившихся в зал. — Освободила она братца-то своего.
— Пусть живут. Оба пусть живут, — сказал Бурса. — Коли уж смерть их пощадила, то не могу я второй раз их казнить — грех.
Отбросив палку, он всё-таки глянул на Виктора. В глазах Ивана Кузьмича светились жёлтые безумные огоньки.
— Умён, — сказал Бурса весело, — догадлив шельмец. Не зря в двух университетах обучался, — и добавил язвительно: — А письмецо это мы, пожалуй, теперь же в Петербург отправим. Думаю я, польза от этого может получиться.
Он подмигнул от удовольствия.
— Только адресата заменим на другого. Как думаешь, Витька, получится польза от твоего письмеца?
Во дворе уж никого не было. Мужики лениво разбирали эшафот, а Анна Владиславовна всё ещё стояла подле окна — её будто
«Бог против нас, — думала она. — Бог не желает нам помочь».
С тоской она смотрела на дорогу. Вдалеке поднималось облачко пыли. Это гнал во весь опор своих лошадей Михаил Львович Растегаев — единственный ускользнувший из лап негодяя.
Глава 7
Список подслушивающих и подглядывающих за своими хозяевами крепостных людей, Михаил Валентинович Удуев добыл в меховой лавке братьев Протасовых ещё в середине лета.
Удивительно, но слухи о шпионах, засланных в общество негодяем Иваном Бурсой, слухи способные, казалось, будто пламя на ветру, охватить в считанные мгновения всю северную столицу, поползли только в середине октября. Причина тому была простая — никто из попавших в западню младшего Бурсы не хотел огласки. Это в равной степени касалось как столичного прокурора с его возможностью в одночасье потерять место и отправиться в Сибирь, так и, например, княгини Натальи Андреевны. Ведь Иван Бурса на протяжении многих лет шантажом добивался от этих людей и денег и измены. Вместе со шпионами могло всплыть и то, что они узнали, а это нежелательно даже и для Тайной экспедиции.
Когда же слухи всё-таки просочились и поползли по Петербургу, Удуев, явившись к Бурсе, потребовал помощи в опровержении. Так же, как и прокурор, Михаил Валентинович мог потерять на этом деле и место, а может быть, даже и голову. О предписание Тайной экспедиции ротмистр, конечно, в разговоре не упомянул.
— Вы должны употребить всё своё влияние, — сказал ротмистр, прощаясь. — Дело нужно замять. Я же, своей стороны обещаю сделать всё от меня зависящее.
Надежды на успех было мало, но неожиданно сотрудничество Удуева и Бурсы дало неплохой результат. Через месяц уже если и упоминал кто о крепостных шпионах засланных в столицу новгородским помещиком, то лишь как глупейший анекдот, какой приличный человек и слушать-то не станет.
А об исчезновении же Анны Владиславовны и вообще не говорили. Константин Бурса публично объявил, что отослал вздорную племянницу назад в Москву к тётке. И почему-то такая ложь вполне устроила общество. Пробыла-то девушка в Петербурге всего несколько месяцев: конец осени, зиму и лето — меньше года, уехала и забыли. Новые загадочные красавицы будоражили свет, кому нужно вспоминать?
Все будто успокоились. Занятый делами «Пятиугольника» и не способный ничего более предпринять, Константин Эммануилович Бурса продолжал ту же жизнь, что вёл до исчезновения племянницы. Разве что секретарь, Сергей Филиппович, и, может быть, слуги смогли заметить серьёзные перемены в характере Его превосходительства. После тяжкого объяснения с государем-императором, случившегося в Зимнем дворце, он стал суровее, реже выходил к гостям, всё более и более предпочитая работу в кабинете живому общению.
Андрей же Трипольский, потерявший как Анну, так и свою названную крепостную сестру Аглаю, запил. Он сдружился с приятелем убитого им на дуэли Василия Макарова, Афанасием Мелковым, и поручик стал непременным участником бесчисленных попоек.
В тоже время, секретарь Бурсы Сергей Филиппович, как это не удивительно, ведь на нём все поставили крест, все же выкарабкался из своей болезни. Он посуровел, стал менее словоохотлив, замкнут, хотя обязанности свои выполнял теперь более точно и быстро.