Крик жаворонка. Жизнь и судьба Ивана Трубилина
Шрифт:
У нас еще будет возможность поговорить о неистощимом на выдумки «академике из Карловки» (родовое село Лысенко), но в пору, когда юный Иван Трубилин только начинал осваивать профессию, он был искренне убежден (как, впрочем, и все), что массовая машинизация сельского хозяйства, помноженная на волшебные достижения «канонизированного навечно» Трофима Денисовича Лысенко, даст стране тот уровень продовольственного благополучия, о котором мечтает весь советский народ.
Увы, эти заблуждения еще не один год водили советскую биологию «по пустыне», когда идеологические установки шли впереди экспериментальных выводов настоящих ученых,
Готовя эту книгу, я, к сожалению, не встретил ни одного человека из того первого послевоенного поколения студентов, о которых писал Юрий Трифонов, впоследствии достаточно сурово осудивший себя за излишний оптимизм, хотя и продолживший тему повестью «Аспиранты».
Годы спустя он пытается исправить свою позицию объемным романом «Дом на набережной», жестким рассказом о мрачном времени, где якобы царила духовная безысходность, что, к сожалению, и самого писателя привела к ранней смерти.
Это было не так. Точнее не совсем так. Многие студенты именно того поколения (в него входили и братья Трубилины), преодолев трудности послевоенного периода, с опорой на удивительный оптимизм, вскоре стали выходить на ведущие позиции. Их голос звучал громче, поступь становилась тверже, а свежесть идей и молодая энергия, дополненные профессиональным умением, стали создавать уровень и темп трудовых процессов, что вскоре превратили страну в огромную территорию реального созидания, где «лысенковские идеи» стали лопаться, как мыльные пузыри.
И какие бы камни мы не кидали нынче в то время, оно было прекрасно, хотя бы тем, что, возрождая страну, советский народ растил новое поколение, которое смело брало созидательные дела в свои крепкие руки. Оно, то время, обеспечивалось бесконечностью мирного дня, в котором гармонично сходилось все: работа, любовь, семья, уверенность в завтрашнем дне, а главное – ощущение нужности, где, однако, карьерные лифты еще стояли на первых этажах.
Проще говоря, на твердой земле – в глубинных хозяйствах, заводских цехах, строительных площадках, больничных палатах, школьных классах, там, где лучше всего проверялись способности человека работать на общее благо.
Именно то время абсолютно безошибочно выбирало тех, кто вставал во главе больших трудовых коллективов. Может быть, это был единственный период в нашей истории, когда не кумовство, не протекционизм, не личные симпатии или родовитость происхождения, а именно глубинные качества личности выдвигали на передний край самых ярких и самых убедительных.
По этой причине братья Трубилины, как я говорил, происхождением проще не придумаешь, вскоре после студенческой скамьи попали в фокус общественного внимания, где ценилось главное – способность служить Отечеству не за страх, а на совесть. Сегодня, по прошествии многих десятков лет, можно только удивляться точности таких выборов. Хотя основные критерии оценок самого времени были, на мой взгляд, максимально верными, поскольку всем понятные, и любое высокое назначение почти никогда не вызывало вопросов.
Помимо профессионального потенциала, обязательно оценивался уровень отношений к людям – не
Летом 1954 года Иван Трубилин окончил институт, получил квалификацию инженера-механика, чрезвычайно востребованную профессию. Особенно в сельском хозяйстве, ибо эпоха начиналась весьма интересная, взбудораженная временем Хрущева, к тому периоду ставшего во главе государства. То, что отныне все пойдет иначе, стало ясно в феврале 1954 года, когда дипломники всех вузов еще наводили последние штрихи в своих выпускных работах.
У Ивана Трубилина она была связана с использованием машинно-тракторного парка в условиях широкой коллективизации хозяйств, расположенных в степных зонах Кубани, в основном занятых выращиванием монокультур. Главным образом, конечно, зерновых – озимой пшеницы и кукурузы.
Копался в архивах, справочниках, вычерчивал графики, таблицы, подчеркивая в рассуждениях, что урожайность полностью зависит не только от состояния пашни, но и качества жизни людей, работающих с землей. В 1905 году средняя урожайность была меньше 9 центнеров с гектара, и это при том, что в сельском хозяйстве Кубанской области занято больше половины трудоспособного населения, которое «лопатилось» на полях воистину в изнуряющем режиме, от зари до зари…
– Но при этом, – подчеркивал дипломник, – вплоть до 1917 года кубанское зерно составляло 13 % всего пшеничного экспорта Российской империи.
Уже тогда студент Трубилин стремился связать технический прогресс с экономической результативностью, особенно на зерновом поле, подчеркивая при этом фактор рентабельности и что еще более важно – коренного изменения условий труда, а значит, и уровня жизни на селе.
Хотя кубанская станица по сравнению со среднерусской деревней, селом выглядела, несомненно, предпочтительнее (вспомните высказывание Куприна), но ленинское определение относительно «идиотизма деревенской жизни» тем не менее имело место быть, особенно в дальних хуторских поселениях, где пребывала в гольной бедности немалая часть населения.
Старый профессор, руководитель диплома, с удовлетворением отмечал, что совсем молодой паренек стремится не только хорошо познать машинно-тракторную технику, но и пытается найти наиболее выгодные схемы ее применения. Прежде всего, считая стоимость произведенной продукции с учетом затраченных сил и ресурсов.
– Вы делаете все верно! За экономикой будущее, – убежденно говорил руководитель диплома. – Да, урожайность, безусловно, на первом месте, но стоимость единицы произведенной продукции – это та рентабельность, которую можно направлять куда угодно, прежде всего, на техническую оснащенность хлеборобства, которое в России слишком долго опиралось на соху и бычье тягло.
Я бы подчеркнул, что студентом Иван Трубилин политически был активным, и съезд партии, тот, что через год после смерти Сталина вызвал у него не просто живой, а скорее тревожный интерес, хотя бы потому, что вся страна задавалась вопросом: как дальше жить будем без отца родного?
Такова была убежденность миллионов людей, в том числе и студенческой молодежи, и в день похорон Сталина Иван Трубилин искренне горевал, отстаивая свою вахту в почетном карауле возле портрета вождя, перечеркнутого траурной лентой.