Крик журавлей в тумане
Шрифт:
– Наряжалася барыня – веселилася, нагулялася – прослезилася.
– Ой, бабуль, что-то ты не то сказала.
– Куда уж нам, деревенским, это вы с матерью барских кровей, не нам чета, – махнула рукой баба Настя. – Дай-ка мне, барыня, бадью с водой. Пить дам Чернушке.
Бабушка ушла, а Таня уставилась на свои руки, пытаясь разглядеть в них барскую кровь.
– Танюха, – толкнул ее в плечо вбежавший в дом Мишка, – ты пойдешь или нет, меня Андрюха за тобой прислал. Все уже собрались, одна ты копаешься. Если бы не он, я бы за тобою сроду не побежал. Не барыня, чтоб ждать тебя по часу.
– А вот и барыня, – огрызнулась Танька и, подражая бабушке, добавила: – Не видишь, что ли, ослеп? На столе лежит.
– Про чего она? – поинтересовался Мишка, беря книгу в руки.
– Какой же ты необразованный! – вздохнула Таня. – Не про чего, а про кого. Про Чапаева. Фурманов сочинил.
– Ладно, умная, поторопись. Андрюха тоже дурак, что в тебя уперся. Жених и невеста, тили-тили, тесто, – дразня Таньку, Мишка взял книгу и выскочил из дома.
Она побежала следом за ним, накинув сверху бабушкину брезентушку, потому что противный дождь все еще продолжал моросить.
Андрей поджидал гостей, укрывшись от дождя на покосившемся крылечке.
– Тань, ты чего так долго, я уже испугался, что ты совсем не придешь, – Андрей взял ее за руку.
– Надо так, – капризно вывернула руку Таня.
Андрей снял с нее брезентушку и начал стряхивать. Мишка, глядя на такие телячьи нежности, презрительно хмыкнул.
Войдя в дом, Таня немного оробела, увидев среди гостей одних только взрослых ребят и девчонок. Дни рожденья в деревне не отмечались, и никто из них явно не знал, чем же надо заниматься в такой диковинный праздник.
– Поздравляем, – первой сообразила Таня, протягивая Андрею книгу, – желаем счастья и здоровья.
– И мы, и мы тоже, – загалдели ребята, обрадовавшись долгожданной подсказке.
Андрею подарили три книги о Чапаеве – в сельпо более подходящей книги не продавалось, корзину под грибы и большую чашку с блюдцем. Рыжая Валька, окончательно покраснев, протянула ему носовой платок, размером со скатерку, с вышитыми на нем инициалами: А. Т. – Андрюша Тимофеев.
Потом ребята пили чай из огромного медного самовара. В расписном деревянном блюде лежали маковые баранки, а в стеклянной вазочке белели огромные куски колотого сахара. Мальчишки, демонстрируя свою ловкость, наперегонки раскусывали их металлическими щипчиками и угощали девчонок. В соответствии с деревенским этикетом, девчонки переливали чай из чашек в блюдца и, удерживая их дно на кончиках пальцев, неспешно запивали сладость. Когда все напились чаю, Валька, не сводя глаз с Андрея, предложила:
– Давайте в ручеек поиграем.
– Давайте, – поддержали ее ребята.
– Ой, течет, течет вода, открывайте ворота, – подпевая, она подбежала к Андрюшке и, схватив его за руку, потянула в первый ряд, – руче-руче-ручеек, своих рук не уберег.
Андрей, извернувшись, избавился от Валюхи и потянул за собой Татьяну.
«Интересно, а у нас с Андрюшкой есть такое любезное согласие, чтобы в лад петь, как журавли?» – думала она, вставая с ним в конец цепочки.
От раздумий Таню отвлек Мишка.
– Сеструха, хорош мечтать, слетай домой за пластинкой Утесова, мы патефон в шкафу нашли.
– Никуда я не пойду, – отказалась
– Правильно, – откликнулся кто-то из парней, – и ручеек ваш детский не нужен, и Утесов тоже. Надо деда Федю с гармошкой позвать. Он так наяривает, что ноги сами в пляс идут. А вы: ручеек, ручеек.
– Фи, ну ты сказанул, – присвистнул Мишка, – дед ходить не может, не то что на гармошке играть.
– Давайте я вам на балалайке сыграю, – предложил Андрюшка.
– А ты умеешь? – недоверчиво, почти хором спросили его ребята.
– Умею, – Андрей смущенно улыбнулся и из комода, стоявшего в углу передней, вытащил кожаный футляр.
Достав из него балалайку, казавшуюся в его сильных руках детской игрушкой, он, как бывалый музыкант, проверил струны, что-то там сбоку подкрутил и запел, подыгрывая себе: «Светит месяц, светит ясный». Танька смотрела на него как завороженная. Музыка звучала все громче и громче. Она вдруг заметила, что Андрюшка особенный, не такой, как другие ребята. Статный, смуглый, черноволосый, он обладал такой притягательной силой, что все вокруг начали в такт ему подпевать. А он, не выпуская из рук балалайку, пустился вприсядку вокруг Татьяны, подмигивая ей чуть раскосыми карими глазами и приглашая ее принять участие в веселой пляске.
Растерявшаяся Таня стояла неподвижно, переполненная новым для нее ощущением. Ей стало вдруг очень жарко, показалось, что еще мгновение – и она упадет в обморок, не выдержав всеобщего внимания и удалого натиска музыканта. Но балалайка смолкла, танец закончился, и ребята начали громко хлопать в ладоши, приводя в порядок Танины чувства.
– Здорово! – закричали ребята.
– А по нотам можешь?
– Могу без нот, по памяти. И настоящего композитора могу… – гордо сказал он и объявил, сражая публику наповал своими знаниями: – Чайковский. Песня. Неаполитанская.
– Какая-какая? – переспросил Мишка.
– Город такой есть – Неаполь. Про него Чайковский песню написал, – пояснил Андрей.
Он снова заиграл, да так, что Валька от обожания даже рот открыла.
– Ой, Андрюша, – чуть дыша, произнесла она, когда песня закончилась, – ой, как ты играешь! И где ты так хорошо научился?
– В школе музыкальной, где еще. Хотел на гитаре, но не нашел инструмента. Баян с пианино – дорогие инструменты. А балалайки в музыкалке у нас бесплатно дают, только играй. Ну, вот я и играю. Даже на концертах выступал. Хотел бросить, но учительница не дала, способности у меня обнаружились. Предки тоже приставать начали, чтоб я доучился. Но я уже решил, что буду переучиваться на гитару, – сказал он, укладывая балалайку в футляр. – Айда на улицу, кажется, дождь кончился.
Дождь и в самом деле прекратился, оставив после себя лужи и умытую до самых корней траву. Воздух был свеж и прохладен. Ребята гурьбой высыпали на улицу и долго еще гуляли по деревне, дурачась и веселясь.
Андрюшка ни на шаг не отходил от Татьяны, которая снова вспомнила про журавлей.
– Андрюш, а ты журавлей видел?
– Тыщу раз. Они на одной ноге спят. Голову набок положат и дрыхнут. Умора!
– Какой-то ты, Андрюшка, неинтересный, – вздохнула Таня.
– Это почему? – обиделся тот.