Кристальный матриархат
Шрифт:
Старики чинно расселись в креслах, переглянулись друг с другом, а я увидел, что они похожи друг на друга, словно близнецы-братья.
— Сегодня у нас в студии почётные гости. Наконец, вы снова услышите замечательных актёров и режиссёров. Авторов и творцов, — начал расшаркиваться ведущий перед бородачами.
Дедушки усмехнулись, услышав в свой адрес лестные слова, и завели непринуждённую беседу.
— Ты сегодня небритая, душа моя? — спросил непрозрачный дед у прозрачного.
И оба гостя
— Нас же никому не видно, — шутя возмутился полупрозрачный дед.
— Радиопередача, а всё равно, не только звук записывают, но и наблюдают за нами, — по секрету поведал непрозрачный.
— Как вы уже догадались, уважаемые радиослушатели, наши гости вживаются в роли для сегодняшнего эфира, — прокомментировал ведущий из-за кадра. — Чем сегодня порадуете? Ваша последняя работа о соседях-родниках с живой и мертвой водой потрясла очень многих. Их диалоги, споры, перипетии сюжета. Финал с взаимным соединением и перемешиванием.
— А предыдущая? — возмутился наполовину видимый. — Там, где мы сыграли агнцев перед закланием? Как она вами воспринята?
— О предыдущей работе родилось много споров. Молодёжь утверждает, что это новомодные ужасы. Старики и вовсе никак не комментируют, — начал оправдываться ведущий. — В редакцию поступает множество вопросов и пожеланий, а вы никак не выкроете время, чтобы ответить на письма и звонки.
— Иоанн, прекращай воду мутить. Ответим мы на все вопросы. Придёт время, каждому ответим. У нас же неизменная и обязательная импровизация, и ты об этом знаешь, — объяснил непрозрачный.
— Может, пришло то самое время? — спросил полупрозрачный у брата.
— Не хватало ещё и с тобой воевать, — картинно вскинул руки непрозрачный.
— Иоанн, выведи на экран вопросы, а мы разыграем диалог двух человек. Или, кто у нас там получится, — предложил прозрачный, махнув рукой на протестовавшего братца.
— У нас получится незнамо что. Бог из нас получится. С раздвоением личности, — пробурчал который нормальный.
— И пусть. Если не понравится, сотрём подчистую. Я начинаю, а ты подыгрываешь, — взял верх полупрозрачный.
— У нас всё готово, — доложил неведомый Иоанн, и телевизор моргнул.
Экран приблизился к старикам, которые уже вовсю входили в новые роли.
— Здравствуй, Бурзерович, — поздоровался победивший.
— Здравствуй, Босвелльевна, — язвительно выговорил непрозрачный.
Экран снова моргнул, и изображение неожиданно пропало. Остался только звук, по которому было непонятно, кто спрашивал, а кто отвечал на вопросы, но я, всё равно, начал внимательно слушать телевизор, вмиг ставший радиоприёмником.
— Как вам живётся-множится? Или сокращается?
— Как обычно, всё прилично. Не ванильно, но и не клубнично.
— Как с новостями, с нововведениями?
— Держим слово. Всё, что придумывают толкового, на лоток и на поток.
— Почему тебя на «ты» и на «вы» называют? Это я у тебя спрашиваю, но и сам могу ответить.
— Когда мы вдвоем, правильно на «вы». А когда мы вместе, то нас один. Только на «ты» нужно. Никакой фамильярности в этом нет. Человек сам к себе, как обращается? Эй, вы, душа и тело. Это ваш разум, приём. Я с начала времён со всеми только на «ты».
— Складно. Но нужно подробнее. Сколько вас в едином образе?
— Миллиарды. Никого без своей искры не оставляю. Всех при рождении светом наделяю, от себя отрываю. Каждому по кусочку души раздаю.
— Правильно. И ваше потом дело, что с таким подарком делать. Кто-то плюнет и ногой растопчет. Кто-то взрастит из искры негасимый источник света. Кто-то за заботами потеряет.
— Или растратит бездарно. А кому-то потом на портрете эту искру намалюют в виде нимба.
— Наша частица с рождения у всех и каждого имеется. Далеко за нами ходить не нужно. Некоторые горячие головы свои искры по наследству передают. Думают, в них тайная сила. Или знание, или память.
— В себя всмотритесь, а не в небо… Я же говорил, что так и выйдет.
— Играй. Потом поправим. Про Макаровича и Макаровну. Именно такие у них отчества, и именно так их зовут. А не Добрыми или Макарами с Кармами. Не кричал никогда Макарович: «Иттить иху».
— Когда грешников в ад спроваживает, прикрикивает: «Изыди, лихо!» И косой для порядка взмахивает. Это уже потом не в меру востроглазые и востроухие переврали.
— А мне нравится. Иттить иху! Иттить иху!
— О привидениях? Это к тебе.
— Когда тело умирает и душа выходит из человека, её встречают Макаровичи или Макаровны. Потом провожают по назначению. А если ей неймётся, и она не уходит, вот тогда и начинается всякое. То в одного вселится. То в другого.
— То от одной души схлопочет по маковке, то от другой.
— Приспособились тогда души от таких не упокоенных откупаться. Отдают им частичку себя, что похуже, которую не жалко. Которая боль приносит нестерпимую. От которой человек и без того, куда глаза глядят, убегает.
— И прозвали их по первой такой капризнице Тамаре санитарками. Врачевала она, за умиравшими приглядывала. А когда сама преставилась, задержалась помочь, но уже душам. Потом другие начали оставаться и осколки собирать.
— Собирают они или отнимают – без разницы, но, в конце концов, кое-как видимыми становятся. Даже хулиганить начинают. Предметы двигать.
— Людишек пугать.
— Санитарками их не поэтому назвали, а потому, что они изо всех всё плохое собирали. Или подбирали.