Кристальный пик
Шрифт:
— Получилось, — сказал Солярис без удивления в голосе, и я улыбнулась, поняв, что он не просто доверял мне, но и верил в меня. — Идем. Никому не отставать! Бегать искать вас не будем, поняли?
Свет, просачиваясь сквозь вырезанные глаза и рты, порождал тени новые, но уже причудливые и нелепые, в форме неказистых рожиц и непропорциональных улыбок. Из-за этого казалось, что деревья кривляются нам, а иногда даже смеются: периодически в их кронах что-то шелестело, неуловимое, будто перепрыгивало с ветку на ветку. Мы шли друг за дружкой, неся свои тыквы кому как удобно: Тесея повязала свою крохотную тыковку прямо себе на пояс при помощи пальцев, Мелихор шла со своей в обнимку, словно с новорожденным дитя,
— Ай-яй-яй! — запищала Мелихор, отцепляя свои косы от веток с фиолетовыми лепестками, которые запутались там из-за того, что она засмотрелась на небо над нашими головами. То наконец-то изменилось.
Если снаружи царил вечный день, то здесь, в саду, царила вечная ночь. Мириады звезд на черном полотне образовывали неповторимые узоры из золота и серебра, как вышивка на свадебном платье. Все они куда-то плыли, двигались и и наискось, осыпаясь дождем, но затем возвращаясь обратно на место. А мимо них текли сияния, словно реки, скручиваясь в спирали и пульсируя. Их свет не доставал до земли, путаясь в верхушках высоких деревьев, но зато отражался от лепестков аметистовых цветов, раскрытых навстречу звездам, как солнцу. Наклонившись, я мимолетно тронула пальцем один из них, чтобы, порезав тот о край лепестка, убедиться: цветы действительно стеклянные. Там, где тянулся волчий след, лежали их осколки. Они же хрустели у нас под ногами, где-то разбросанные хаотично, а где-то оформленные в ухоженные и пышные клумбы, будто кто-то старательно высаживал их точно так же, как и тыквы.
Несмотря на то, что это место сложно было назвать садом в привычном понимании этого слова, это все-таки был он. Аметистовый сад. Вот только есть ли у него хозяин, как у всех садов?
— Ой, подождите! Кажется, моя свеча затухает, — раздался голос Мелихор снова. Она то и дело отставала из-за того, что ее косы, растрепанные, цеплялись за что не попадя.
— Она не может затухать, — ответил ей Солярис раздраженным тоном, удерживая свою тыкву на уровне лица. Свет, падающий из нее, стачивал его скулы и разливал по волосам жемчужный блеск. — Мы прошли от силы минут сорок. Проверь, поступает ли в воздух. Возможно, ты смолы перелила. Мелихор... Мелихор?
С тех самых пор, как мы оказались в сиде, она не могла пройти и минуты, не прокомментировав при этом какой-нибудь загадочный росток или камень, показавшийся ей «красиво круглым и красиво большим». Именно поэтому молчание, которым Мелихор ответила на зов Сола, удивил нас всех. Я обернулась первой...
И обнаружила, что Мелихор нигде нет.
— Ма'шерьят!
Крик Соляриса прокатился по саду эхом. Он оттолкнул в сторону Кочевника, машущего топором на лезущие ему в глаза ветви, и вернулся на несколько шагов назад, к арке из двух сросшихся деревьев, образующих длинный овал, как ушко иголки. Там, под сенью их листьев, валялась остывающая тыква, из отверстий которой сочились смола.
— Мелихор! — позвала я тоже, закружившись по саду на пару Кочевником и Тесеей.
Хор наших голосов перебудил всю рощу, заставив невидимых птиц беспокойно захлопать в небе крыльями, но Мелихор все не откликалась. Как бы Солярис не старался сохранять спокойствие, ужас покрыл его лицо мелом. Мечась из стороны в сторону, порыкивая проклятия и впервые не скрывая того, как сильно он боится, что с его семьей случится дурное, Сол принялся переворачивать
— Мелихор! Ма'шерьят!
— Куда подевалась эта длинноязычная? Может, ягоды где увидела и поесть отошла, а? — предположил Кочевник с дребезжащей надеждой в голосе, пнув аметистовые цветы, которые тут же поспешили закрыться и спрятать за лепестками свои сердцевинки. — Дикий. Сейчас я ее найду! Эй, змеюка, ты куда подевалась?!
— К...К...К...
Испуганная Тесея так и не смогла вымолвить имя брата, когда, рванув следом за ним вглубь чащи, поскользнулась на его разбившейся тыкве и упала. Та, добротно располосованная топором, попросту не пережила удара об землю, выпав Кочевника из рук и тут же затухнув, когда он тоже исчез следом за Мелихор.
— Рубин! Сюда! — гаркнул Солярис, хватая меня за запястье. — Живо в круг! Не дайте своим подсвечникам угаснуть!
Так вот оно что... Это имела ввиду Дагаз, когда говорила, что нам не перейти через аметистовый сад? Значит, тыквенных голов оказалось недостаточно — нужны головы настоящие, человеческие?..
— Все будет хорошо, — прошептала я не то самой себе, не то Тесее, обняв ту за плечи одной рукой, когда мы с Солярисом встали посреди рощи спина к спине. Мы обе вы выставили тыквы перед собой, едва удерживая их дрожащими пальцами за крошащиеся корешки. Я вглядывалась в длинные тени, что они отбрасывали, но не видела ничего, кроме аметистовых цветов, прекрасных и острых, но безобидных внешне. Отчего-то мне вспомнился Рубиновый лес: тот выглядел кровожадно, но чужой крови на самом деле вовсе не жаждал. А вот с аметистовым садом, похоже, все было в точности наоборот...
— Прости, — прошептала я Солярису, чувствуя его острые лопатки своим позвоночником. Жар, который он источал, подпитываемый страхом и злостью, смог бы растопить даже фирн Меловых гор. — Я думала, тыквы помогут... Этот лес... Сад... Совиный Принц сказал, что здесь «гниет любовь богов среди цветов». Он не объяснил, что именно это значит, но теперь я поняла: усыпальница. Это усыпальница богов! Те кранды, о которых говорила Дагаз... Должно быть, это они... Стерегут, баюкают... А мы...
— Успокойся, — велел мне Солярис коротко и хлестко, и я вдруг поняла, что действительно едва не позволила себе удариться в бессмысленную панику. — В том, что мы попали в западню сида, нет ничьей вины. Нужно придумать, где раздобыть побольше света... Думаю, все дело в нем. Это же не...
— Солярис?
Раздался глухой треск. С таким звуком яблоня сбрасывает перезревшие плоды в конце лета... И с таким же звуком падают пустые тыквы, когда их больше некому держать.
Я повернула голову вместе с подсвечником.
— Сол?
От жара, который грел меня со спины, остался лишь призрачный след. Он тянулся по роще шлейфом, как и запах мускуса с огнем, прежде ветер окончательно их рассеял. Солярис исчез, — моя опора исчезла, — и я пошатнулась, сбитая с ног волной одиночества и тишины.
— Солярис!
Сердце подпрыгнуло к горлу, и во рту сделалось суше, чем в Золотой пустоши. Вокруг нас с Тесеей не осталось более ни души. А аметистовые цветы, потревоженные Кочевником, вновь распустились... Прекрасные, драгоценные и неувядающие, они вдруг развернулись к нам, а не к небу, и я почувствовала на себе тысячу взглядов, забирающихся под кожу вместе с ужасом. И все застыло — звуки, мы, звездные спирали в вышине. Предчувствие беды висело в воздухе, но ничего не происходило. Только Тесея, мелко подрагивая, что-то мычала над своей тыковкой, будто уговаривала ее не угасать. Мы так долго суетились и бегали друг за другом, что ее лыко уже дотлело наполовину, как и мое. Если роща не затушит пламя, то рано или поздно это сделает время. И так мы больше никого не найдем — даже самих себя.