Критика буржуазных медико-социологических концепций
Шрифт:
Но я не успеваю воспользоваться этим. Я слишком вымотан. Слишком дезориентирован. Я ловлю дыхание, пока он восстанавливается. Он кричит сквозь стиснутые зубы:
— Ты будешь жив, чтобы увидеть, как твоя Земля Волков сгорит.
Как будто подтверждая его слова, земля снова содрогается. Но только на секунду. Что это было? Обрушилась стена? Эрис с его искаженным лицом ненависти бросается на меня.
Я принимаю удар. Я отбиваюсь. Я не думаю о боли. Я не думаю о затрудненном дыхании. Я не думаю о сковывающей
Он открывает брешь намеренно, заманивая меня. Я знаю это. Я понимаю это. Но я иду в нее. Потому что мои люди гибнут. Потому что галерея, где должны быть подкрепления, завалена. Потому что я боюсь, что стены еще стоят. Я бросаюсь вперед. Эрис понимает, что я клюнул. Его глаза расширяются. Боль пронзает меня.
Тепло разливается по телу. Я не даю себе осознать, насколько все плохо. Не позволяю себе остановиться. Я двигаюсь. Эрис не ожидает этого. Он не понимает, что я делаю. Я разворачиваюсь, хватаю его за плечо и вонзаю меч ему в живот.
Рев. Взрыв.
Я не вижу, но чувствую. Чувствую, как мои люди вырываются вперед. Как кричат воины, которые были прижаты к стенке. Как рушится завал. Как входят подкрепления.
Эрис издает странный, сдавленный звук. Я поворачиваю клинок. Рывок. Тепло брызгает мне на руки. Его последний выдох.
Я опускаю меч.
Смотрю на окровавленное тело у своих ног. Делаю шаг вперед. И останавливаюсь.
Из прохода, заваленного камнями, раздается шум. Земля сыпется вниз. Что-то не так. Я щурюсь, пытаясь разглядеть, что там. И тогда вижу вспышку. Медный отблеск. На другом конце туннеля.
Одетт, с распущенными волосами, падающими на грудь, в черной юбке и с кинжалом в ножнах на поясе из кожи, идет вперед, держа одну руку поднятой, к входу в туннель, к земле, которую она отодвинула в сторону, чтобы рота могла пройти. Когда заходит последний, она опускает руку, и земля снова занимает свое место, запечатывая вход.
Солдаты бросаются на Львов, и с ужасом я понимаю, что здесь не вся рота. Глаза Одетт встречаются с моими, и она бежит ко мне, тяжело дыша. Возможно, это слишком большая нагрузка для нее. Возможно, удерживать всю эту землю обходится ей слишком дорого.
— Одетт… — бормочу, и в голосе моем звучит острая боль.
Колени подгибаются, тело теряет опору.
— Кириан! — кричит она.
Одетт пытается удержать меня, но я слишком тяжелый. Она перекидывает мою руку себе за спину, а я опускаюсь на одно колено, пока она снова разворачивается, замечает, что земля снова закрывает вход, и вскидывает ладонь.
Тоннель остается открытым, и солдаты продолжают проходить, чтобы поддержать подкрепление.
— Ты ранен? Что с тобой?
Она опирает меня о колонну, но я слишком ослаб, чтобы пошевелиться. Чувствую, как грудь тяжелеет, будто превращаясь в камень. Легкие —
Тогда Одетт замечает тело позади нас и вырывает проклятие.
— Черт… Это же…?
— Он был Вороном, да? — спрашиваю я.
Сейчас мне кажется возможным все.
— Да, иначе быть не может, — отвечает она без сомнений. На ее прекрасном лице застыла тревога, пока она вглядывается в мое. — Кириан, он тебя ранил?
Мне требуется несколько секунд, чтобы понять вопрос. Я теряюсь в ее глазах — глубоких, зеленых, как самые густые леса Эреи. Теряюсь в огненных оттенках ее волос, в губах, которые до боли хочу поцеловать… И затягиваю ответ слишком долго, так что не успеваю сказать ничего, прежде чем нас прерывает голос.
— Капитан! — зовет солдат, подбегая. — Стены…!
Он останавливается, увидев сцену перед собой: меня, на коленях, с Одетт, которая пытается меня поддержать. Он замечает кровь на полу, мой окровавленный меч и тело Эриса позади нас.
— Говори, — велю я, скрипя от боли.
Солдат выпрямляется, собирается с духом.
— Стены целы. Они еще держатся.
Он бросает взгляд на Одетт, и я тоже поворачиваюсь к ней, встречаясь с ее взглядом.
Она понимает, кивает.
— Я сделаю это, но сначала…
Ее голос дрожит, когда она осторожно опускает меня на пол, ощупывает мою грудь.
Хотя она больше не держит руку поднятой к тоннелю, проход остается открытым, позволяя Волкам продолжать переход. Львов все дальше оттесняют в галерее, ведущей к дворцу.
— Беги. Помоги им, — рявкаю я на солдата, который все еще стоит в оцепенении. — Живо!
Тот повинуется, оставляя нас наедине.
Одетт убирает руку с моей груди, ее пальцы в крови. Я слышу, как она срывается на тихий стон.
Земля с грохотом падает, запечатывая вход в тоннель, и я понимаю, что ее магия, так тесно связанная с ее сущностью, начинает слабеть.
— Одетт, со мной все в порядке, — шепчу я. Голос звучит сдавленно, хрипло. В груди пульсирует нестерпимая боль.
Она поднимает на меня глаза.
— Это неправда, — отвечает тихо, кладя окровавленную ладонь мне на грудь.
Едва ощутимое прикосновение напоминает мне о ране, оставленной мечом Ворона, — под правой грудной мышцей, между ребер, у самого… сердца.
Острая боль пронзает меня, когда я чувствую, как ее магия проникает в меня, сталкиваясь с чем-то, что противится исцелению.
— Одетт… — мне едва удается выговорить. — Стены.
— Я знаю, — шепчет она, голос дрожит. — Я знаю.
В следующий миг раздается глухой, раскатистый гул.
Стены рушатся.
Солдаты продолжают пересекать тоннель.
И хотя кровь по-прежнему жжет рану, кровотечение, похоже, замедляется.
Но когда я смотрю на нее, что-то внутри меня замирает.