Критика буржуазных медико-социологических концепций
Шрифт:
Она мне не доверяет. И она зла.
Что ж, я тоже.
— А если я не хочу? — вызывающе спрашиваю я, приподнимая подбородок.
Нирида наклоняет голову и презрительно усмехается.
— Такой возможности не существует.
Я сжимаю покрывала так крепко, что движение отдаётся вспышкой боли.
— А если я больше не хочу быть ею? — спрашиваю, почти шёпотом. — Если я хочу быть просто собой и забыть обо всём этом?
Нирида скрещивает свои сильные руки на груди.
— Нет никакого «просто собой». Ты не понимаешь?
— Я не помню, чтобы что-то подписывала, — быстро перебиваю я.
Капитан понижает голос, но в её взгляде горит та же холодная ярость.
— Судьба Земли Волков теперь в твоих руках.
В её голосе звучит угроза — густая и вязкая, тёмная, как морская бездна.
Я сглатываю.
— Я этого не просила.
Она делает два длинных шага ко мне и слегка наклоняется, так что наши лица оказываются совсем близко.
— Ты так же эгоистична и своенравна, как настоящая Лира, — рычит она. — В этом ты преуспела.
Я собираюсь ответить, примерить на себя роль жестокой и властной особы, которая мне до боли знакома. Но Нирида внезапно выпрямляется, поворачивается спиной и покидает комнату, не дождавшись моего ответа.
Я остаюсь одна в этой скромно обставленной комнате, окружённая панелями с витиеватыми изображениями гигантских змей, крылатых драконов и гор, поднимающихся из тумана.
Светильник у кровати освещает помещение мягким светом, а бледный, серый свет снаружи пробивается сквозь панели дверей, ведущих на улицу. С усилием я выбираюсь из-под покрывал, подхожу к двери и, сдавив горло тревогой, пробую её открыть.
Дверь поддаётся сразу, хотя мне приходится приложить немало усилий, чтобы толкнуть её в моём состоянии.
Она меня не заперла. Несмотря ни на что, я свободна… или почти. Видимо, её не особо беспокоит, что я могу сделать в своём состоянии.
Стоя на коленях, я открываю дверь шире, и холод утреннего воздуха врывается в комнату, освежая меня. Один взгляд на улицу лишает меня дыхания.
Мы находимся где-то высоко, выше остальных домов, которые стоят внизу, на склоне, окружённые ярко-зелёными деревьями. За ними две огромные горы образуют проход, ведущий к ещё одной — более высокой и величественной. На вершине, окутанной туманом, кажется, что всё поглощается его плотной пеленой.
Льёт проливной дождь, который стучит по тёмным крышам. На фасадах домов висят светильники — янтарные огоньки заперты в металлические клетки.
Под ногами я вижу деревянный настил, намокший от дождя, несмотря на крышу, прикрывающую его. За настилом раскинулся красивый сад, полный покрытых мхом камней, с деревянной беседкой в конце.
Сад тянется налево и направо.
Я могла бы встать, найти выход, подготовиться к побегу, когда станет лучше.
Но, собрав достаточно смелости, я вместо этого выхожу на мокрый настил, всё ещё босая. Ладонью я касаюсь
Дождь стучит всё сильнее, пока я опираюсь на двери и пытаюсь их открыть. Но они не поддаются. Я склоняю голову и прижимаюсь к ним лбом, зная, что Кириан находится за этой дверью, а я ничего не могу сделать, чтобы убедить Нириду позволить мне быть рядом с ним.
****
Не знаю, сколько прошло времени, когда за спиной раздаётся звук. День уже завершился, ночь окутала горы, которые теперь кажутся тенями гигантских стражей на горизонте. Дождь усилился давно, но, хотя трава в саду остаётся влажной, я нашла уголок на деревянной дорожке, где могу сесть.
Нирида выходит наружу через несколько мгновений. Она смотрит налево, туда, где дверь в комнату Кириана остаётся закрытой, но ничего не говорит.
Я провела ночь, пытаясь уловить, что происходит по ту сторону: моля о подсказке, о каком-нибудь знаке.
— Что это за место? — спрашиваю.
— Дом.
— Я вижу, что это дом. Я спрашиваю, чей он и почему мы остались здесь.
— Волков. Революционеров, — коротко отвечает она. — Вся деревня такая. Этот дом просто принадлежит семье, у которой нашлось достаточно свободных комнат для нас троих.
Я погружаюсь в мысли, а затем указываю на камни в саду, аккуратно сложенные от большего к меньшему.
— На рассвете сюда приходила девочка, — шепчу. — Она оставила несколько монет на этих камнях. Когда вы везли меня сюда, я видела что-то похожее.
— Это традиция в Земле Волков.
— Для чего это?
Я замечаю, что Нирида смотрит на меня, словно оценивая. Она не садится и не приближается, прежде чем ответить.
— Монеты — это плата Эрио, богу смерти. Их оставляют в домах, на перекрёстках, в непроходимых лесах… чтобы потерянные души, желающие перейти на ту сторону, могли заплатить.
У меня перехватывает горло.
— Только для этого?
— Ну, существует множество легенд, — задумчиво добавляет она. — Некоторые говорят, что ими также можно заплатить Гауэко, чтобы попасть в то, что Львы называют Адом. Вход туда дешёвый, проблема лишь в том, что никто не знает, сколько потребуется заплатить, чтобы вернуться.
Я борюсь с парализующим чувством, сковывающим нервы.
— Девочка думает, что кто-то в этом доме скоро умрёт?
Ответное молчание тягостно и болезненно.
— Вставай. Я отведу тебя к нему, — наконец говорит Нирида, и я с усилием поднимаюсь.
Боль в боку стала легче, но в груди она всё ещё ощутима — там, где, как я думаю, самая серьёзная рана. Однако это ничто по сравнению с тем, что я чувствовала, когда меня везли сюда. Соргинак были правы: в моей собственной форме тело заживает быстрее.
Я думаю о том, знали ли это в Ордене, понимали ли они это, и именно поэтому нам было запрещено принимать свою истинную форму — чтобы мы не узнали.