Критика буржуазных медико-социологических концепций
Шрифт:
Они успели уйти довольно далеко, миновали деревья, ветви, подношения Эрио, когда позади раздаются шаги. Все трое останавливаются.
Лучник, который совсем не похож на героя, целится в них стрелой.
Кайя поднимает руку, но Одетт её останавливает.
— Идите без меня, — говорит она. — Я найду вас.
Ведьма колеблется, но Ева понимает: это её битва. Они с Кайей продолжают путь, следуя за гауарги, пока отряд не скрывается в ночи.
В этой части леса остаются только Волк и Ворон.
Одна тропа ведёт
Волк целится.
Ворон ждёт.
И тогда она делает шаг вперёд, а он натягивает тетиву.
Без неё они могут потерять всё: войну, честь, надежду. Без неё всё может оказаться напрасным — смерть родителей, смерть брата, жертвы, ложь, предательство.
Ворон это знает.
И всё равно делает шаг вперёд — навстречу стреле, что направлена прямо в сердце.
Волк тяжело вздыхает.
— Я не могу тебя отпустить, — предупреждает он.
Его пальцы жёстко сжимают лук.
— А я не могу остаться, — отвечает она.
Ворон движется уверенно.
Расстояние между ними сокращается. Волк нервничает. Он знает, что должен сделать. Знает, что сказала бы ему Нирида. Что сказал бы его отец, если бы был жив. Что сказала бы мать. Знает, чего ждёт от него его народ, его армия.
— Не делай ни шага больше, — бросает он.
Но Ворон его не слушает.
В какой-то иной реальности стрела уже сорвалась с тетивы. Но не здесь. Не в этом мире, где лучник так же раздвоен в своём решении, как тропы, что ночью прокладывают гауарги.
Его пальцы подрагивают. Его ноги отступают на шаг назад. И наконец, его руки с силой швыряют лук на землю, когда Одетт подходит слишком близко.
Кириан выхватывает кинжал и направляет его на неё.
Последняя угроза. Последняя надежда.
Но Ворон верит в него больше, чем Волк верит в неё.
Она знает: он не сделает этого.
Шаг вперёд. Ещё один.
Кириан перестаёт пятиться. Он стоит, смотрит, как она встаёт на цыпочки, закидывает руку ему за шею и приближает своё лицо к его — даже зная, что этим самым подставляет своё горло под его клинок.
Кириан рычит, заставляя себя сопротивляться, заставляя её вспомнить, что между ними — лезвие. Но что-то в этом поцелуе… что-то, что невозможно отвергнуть. Вкус конца.
Он вцепляется пальцами в её лицо, сжимая так, словно хочет заставить её одуматься. И целует — яростно, отчаянно, с гневом, с болью, с горечью.
Кириан вспоминает тот самый первый поцелуй, который с самого начала ощущался иначе, хотя он тогда и не понимал, почему. Одетт тоже возвращается в тот момент, когда у неё закружилась голова, в то чувство страха перед потерей контроля — и одновременно в сладкое предвкушение, когда он жадно завладел её губами, прижимая к стене дворца Сирии.
Волк вспоминает, как украл у неё поцелуй, как в этом сдержанном желании всё его естество, каждая его часть рвалась в
Ворон вспоминает поцелуй, который она украла у него позже, в своей истинной форме, в Изартеги.
Но этот поцелуй…
Этот — особенный.
Этот — прощание.
Одетт отступает. На её губах остаётся солёный привкус слёз Кириана.
Волк опускает кинжал.
Ворон понимает, что он сдался.
— Я не нарушил договор, — хрипло признаётся он, всё ещё касаясь её разбухших губ.
— Я знаю.
Её пальцы скользят по его щеке, зарываются в волосы, сжимают его затылок, словно хватка способна удержать её от ухода.
Но Волк знает, что проиграл.
И Ворон это тоже знает.
Она не смотрит на него, когда отступает и поворачивается.
А он смотрит ей вслед.
Но Ворон не боится.
Не боится, что Кириан поднимет лук, натянет тетиву, выстрелит.
Не боится, что он заставит её остаться.
Потому что война — важна.
Но Одетт важнее.
И этой ночью Кириан наконец понял: ради Волков он готов отдать жизнь.
Но ради неё… он готов её прожить.
Глава 26
Одетт
Первая проходит Ева. Кайя отходит в сторону, приглашая нас войти.
Несмотря на поздний час, во многих домах всё ещё горит свет, а дорогу из булыжника освещают факелы. Деревянные домики невысокие, всего в один-два этажа, и почти у каждого есть сад.
Звук наших шагов по гравию заглушает громкое стрекотание цикад. Горы, которые с каждым нашим шагом становятся ближе, вздымаются к небу крутым, почти отвесным подъёмом. Именно у их подножия раскинулся Город Ведьм.
Теперь Кайя идёт впереди, изредка оглядываясь, чтобы убедиться, что мы не сбились с пути, заворожённые ночной тишиной.
В самом центре города возвышается бамбуковый лес, и мы входим на извилистую тропу, по краям которой продолжают мерцать каменные фонари.
Никто не говорит ни слова. Кажется, даже Ева не решается нарушить этот покой.
Но когда мы достигаем конца пути, я всё же не сдерживаю удивлённого выдоха.
Краем глаза замечаю, что Ева тоже замерла.
Мы стоим, запрокинув головы, с раскрытыми от изумления ртами, глядя на самый впечатляющий дворец, который когда-либо видели.
В нём нет грубой каменной кладки, как в замках, к которым мы привыкли. Всё здание построено из дерева. Оно возведено прямо над рекой, что плавно несёт свои воды, словно источаемые самими горами, что охраняют её исток.
Как и на Вилле Трёх Песен, у этого места несколько уровней, балконы и окна которых светятся тёплым шафрановым светом.
Но архитектура здесь сложнее: десятки маленьких зданий соединены между собой мостами, лестницами, ведущими на разные уровни, и тропами, усыпанные огоньками.