Критика буржуазных медико-социологических концепций
Шрифт:
Ветер рвёт её светлые волосы, подстриженные до плеч. Её голубые глаза чуть щурятся, когда она смотрит на безбрежные просторы, раскинувшиеся перед нами: чёрные крыши карминного дворца, серебристая река с маленькими деревянными лодками и дома города.
— Каждый день я ненавижу этих ведьм всё больше, — произносит она.
Я жестом предупреждаю её.
— Твое лицо, — напоминаю я.
Ева нахмуривается, а потом, похоже, понимает, что она сказала, и ругается. Она возвращается в свою обычную форму и втыкает пальцы в свои тёмные волосы,
— Я приняла этот вид, чтобы выйти из дворца, и не заметила, что взбираюсь сюда так, — возражает она. — Вот почему мне это показалось таким сложным.
Она права. Мы обе уже научились, что в нашей истинной форме мы гораздо сильнее, чем в любых других.
— Опять твои родители? — угадываю я.
Лицо Евы на мгновение сжимается, когда она слышит, как я их называю.
— Каспер и Юль, — произносит она, медленно, — должны научиться уважать границы.
Я стараюсь улыбнуться, показывая понимание, но отвожу взгляд. Это не удаётся. Мне сложно слушать её жалобы и делать вид, что я её понимаю.
Это была сама Амарис, кто отправил письмо в Экиму с новостями о нашем прибытии. Несколько недель спустя Каспер, тоже сын Мари, и Юль, которая была соргинак, пришли во дворец в Городе Ведьм в поисках своей дочери.
Я видела, как её мать обнимала её, как она плакала у неё на плече, пока Ева широко раскрытыми глазами выносила это с мужеством, прежде чем её отец тоже обнял её.
Ее считали мёртвой.
А теперь она вернулась.
Я понимаю, как она себя чувствует. Её забрали, когда она была всего лишь младенцем, как и меня, и она ничего не знает о людях, которые её родили. Наверное, это странно и сбивает с толку… но у неё есть кто-то. У неё есть тот, кто плакал, узнав, что она жива.
А я, в свою очередь, имею бабушку, которая так и не ответила на письма Амарис.
— Они тебя любят, — говорю я, прекрасно понимая, что рассержу её. — И хотят быть рядом с тобой.
— Может, я не хочу быть рядом с ними, — отвечает она, упрямо.
Я фыркаю.
— Что? — бросает она мне вызов.
Она действительно зла, очень зла, и, если я не сдержу язык…
— Ты ведёшь себя как ребёнок. Посмотри на себя, жалуешься на то, что у тебя есть два человека, которые тебя безумно любят. По крайней мере, ты нашла свою семью.
Ева оборачивается, чтобы посмотреть на меня. Ветер играет её тёмными волосами, и несколько прядей попадают ей на лицо.
— Эти двое стояли и ничего не делали, пока Орден лгал и пытал их маленькую девочку, — выплёскивает она. — Твои родители, по крайней мере, могут объяснить, почему не искали тебя.
Гнев вскипает во мне.
— Дура, — шиплю я.
Ева злится.
— Я просто говорю, что мои родители — трусы и лицемеры, и должно быть, для тебя облегчение, что твои мертвы.
Это как молния.
Магия вырывается откуда-то из глубины моего тела, и боль, как будто открылась незаживающая рана, толкает силу, которая
Из горы вырывается глубокий звук, похожий на рычание спящей твари, и я ещё не успеваю встать, как Ева рычит, и вдруг чувствую невидимые руки вокруг своей шеи.
Она обожает это.
Я ругаюсь, но беззвучно, и падаю на колени, вытягивая руку и сжимая кулак в её сторону.
Я научилась, что использование рук и жестов помогает сосредоточить и направить силу атак.
Ева откидывает голову назад, когда чувствует ту же самую силу вокруг своего шеи, но не сдается.
Мы обе как дурачки открываем рты, пока моё зрение мутнеет, и я думаю, кто из нас дольше продержится без воздуха.
Я выигрываю, потому что она меня отпускает, и только тогда я тоже освобождаю её.
Мы обе поднимаемся, как пьяные на драке, и пока я думаю, как её атаковать, просматриваю свой арсенал в поисках чего-то достаточно раздражающего, но не слишком опасного, несколько камней отрываются от горы и летят прямо в меня.
Я успеваю повернуться вовремя, чтобы защититься от большинства, но ощущаю жжение на своей щеке.
— Ты переборщила, — говорю я и поднимаю руку, чтобы направить траекторию гораздо более крупного камня, который она едва успевает избежать.
Ева кричит, падает, ругается, а я улыбаюсь.
— Я переборщила, пташка? — протестует она.
— Ненавижу, когда ты меня так называешь.
— Знаю. — Улыбается.
Невидимая сила бьёт меня в живот, и я падаю назад. Проклятый шипастый куст летит ко мне и ударяет меня в лицо. Я паникую, несуразно машу руками и царапаю себя до крови, пока не избавляюсь от него. Не вставая с земли, я нахожу её взгляд — она смотрит на меня с весёлым интересом, и злость наполняет мои действия.
Я заставляю землю под её ногами затрястись. Её взгляд темнеет, когда она понимает, что происходит, и до того, как она успеет двинуться, я заставляю землю отвалиться. Ева катится по склону, скатывается до следующего участка, всего несколько метров до следующего безопасного наблюдательного пункта, и я смеюсь.
Через мгновение её сила с невероятной жестокостью толкает меня назад. Я пролетела весь путь до стены, врезалась в неё с яростью, а она швыряет на меня землю и камни, которые ранят мои плечи и руки, когда я защищаю лицо.
Когда камень бьёт меня в висок, а силы в ногах оставляют меня, я начинаю думать, что мы реально обе вышли из-под контроля.
Обрушение прекращается, и, открыв глаза, я вижу, как Ева идёт ко мне с яростью и решимостью, и признаю: да, мы действительно потеряли контроль.
Но мне не важно. Мне не важно, когда она убирает магию и вдруг ударяет меня в лицо, и мы снова начинаем драку, как и в старые добрые времена в Ордене.
Мы так хорошо знаем технику друг друга, что вскоре это превращается в почти выученную хореографию. Пинок, хук, захват за волосы…