Критика буржуазных медико-социологических концепций
Шрифт:
Я падаю на землю, когда она сбивает меня с ног, и уже собираюсь броситься на неё, прижатая к стене, когда она поднимает руки.
— Может, я переборщила, — пыхтит она.
— Ты это говоришь, чтобы я тебя не ударила?
Она фыркает.
— Пожалуйста, я же тебя избивала, — отвечает она с гордостью. — Я говорю это, потому что мне жаль.
Я поднимаю брови и остаюсь на месте.
Чёрные тренировочные одежды Евы покрыты пылью и грязью, как и мои. У неё на подбородке засохшая кровь, а волосы
— Может, я ошиблась с твоими родителями, — говорит она. Отводит взгляд. — Я сказала это без задней мысли. — Жестом руки показывает. — Конечно, я знаю, что это дерьмово, и не думаю, что это то, по поводу чего можно…
— Испытывать облегчение, — помогаю ей. — Ты сказала, что это должно быть облегчением.
— Да. — Она проводит пальцами по волосам. — Было неприятно.
— Немного.
Я тоже провожу руками по спутанным волосам, и, наверное, с тем же результатом, что и у неё: нулевым.
— Я просто… — начинает она, и закрывает глаза. — Я злюсь, я устала, и не знаю, что от меня хотят.
Она идет к краю, чтобы сесть, теперь это стало еще более опасно из-за земли, которую мы сбросили, и прижала колени к груди.
Я потираю подбородок, там, где мне достался один из её последних ударов, и опускаюсь рядом с ней.
Ева смотрит на меня, и по тому, как её умоляющий взгляд встречает мой, я понимаю, что должна попытаться по-настоящему понять её, ради неё.
— Почему ты злишься? — спрашиваю.
— Потому что меня оставили гнить в этом ужасном месте почти два десятилетия. Каспар — сын Мари. Один из них был бы способен превратить Орден, цитадель и даже Остров Ворон в прах.
Я вижу её ярость. Она проявляется в её выражении, среди глубокой грусти, что таится в её серых глазах.
— Наверное, даже они не были достаточно сильны, чтобы найти нас, а ты же знаешь, что Орден хорошо следил за тем, чтобы нас держать в тайне.
Ева отворачивает взгляд.
— Разве они нас искали? Когда они устали?
Я вижу, как блеск появляется в её глазах, и тогда делаю нечто странное для себя — более странное, чем бороться с ней: беру её за руку.
— Спроси их, — советую я. — Если бы я была на твоем месте, я бы хотела знать, и единственный способ — поговорить с ними.
Ева смотрит на переплетённые пальцы, а потом на меня.
— После столь долгой разлуки… они подумают, что я чудовище, если буду держать на них обиду.
Я пожимаю плечами, пытаясь уменьшить важность ситуации.
— Они должны тебя узнать. Лучше пусть узнают как можно раньше.
Ева слегка улыбается и даёт мне лёгкий пинок локтем в рёбра, что, тем не менее, больно. Плохой знак.
— Я говорю серьёзно, — тихо добавляю я. — Поговори с ними, пусть это будет неудобно. Лучше задать вопрос, чем затаить обиду.
Ева прикусывает нижнюю губу.
— А как ты справляешься с бабушкой по отцовской линии?
Глубоко вздыхаю.
— Она не отвечает на письма Амарис, — говорю я, снова пожимая плечами, хотя на этот раз без прежней уверенности. — Может, она даже их не получает. Или, может, она мертва.
— Ну и дела.
— Да…
Вздыхаю и встаю, безуспешно стряхивая пыль с брюк. Протягиваю ей руку.
— Нам стоит спуститься, продолжить тренироваться.
Ева стонет, но кивает. Однако, когда я начинаю двигаться, она хватает меня за запястье.
— Подожди. — Она делает два шага ко мне, берёт моё лицо в руки и медленно гладит мою щеку. Я чувствую покалывание, когда понимаю, что она лечит мне порез. — Если они поймут, что мы снова поссорились, они снова заставят нас подниматься на эту гору как наказание.
— Или заставят сидеть в реке, пока у нас не замёрзнут все мысли, — признаю я, и тоже беру её лицо в свои руки, чтобы вылечить раны на нём. — В любом случае, они могут сделать это, когда поймут, что мы измотаны в драке.
Мы можем лечить друг друга, но не свои собственные тела. Нам это сразу показали, когда мы начали тренировки: магия исходит от нас, и её трудно использовать, чтобы вылечить себя, хотя самые сильные дочери Мари способны это сделать.
— Ты точно устала, — отвечает она решительно, с ухмылкой, прежде чем развернуться и пойти по пути вниз. — Я бы могла продолжить ещё долго.
Мне приходится улыбнуться.
Затем я иду за ней.
Биотц
У ведьм есть законы.
Они живут по правилам, установленным предводительницами своих ковенов, а также подчиняются более глубинному, первобытному ограничению — закону тройного возврата.
Но Дочери Мари не обременены этим. Единственный предел их силы — их собственная жизнь и то, чем они готовы пожертвовать ради того, что собираются сотворить.
Могущественная Дочь Мари могла бы стереть с лица земли целый ковен. А с достаточной мотивацией — все ковены одной территории. Никто, кроме них, не обладает такой силой, кроме богов.
А боги почти никогда не вмешиваются в конфликты смертных.
Сила передается от поколения к поколению — грубая, необузданная, без потерь, и всякий раз, когда у одной из них рождается ребенок, ковен становится его домом и его доктриной. С детства Дочерей Мари учат осознавать свою ответственность и опасность, которую они представляют, если принимают неверные решения.
Их воспитывают быть королевами.
Но соргинак знают, что даже хорошее воспитание, любовь и дисциплина не всегда достаточны. Поэтому у них есть страховка: узы.