Кризис среднего возраста
Шрифт:
Я, Тоня, не обижаюсь, все ведь понимаю и по-женски ей сочувствую. Сколько раз я ей говорила: «Заведи себе кого-нибудь для души и здоровья. Все легче будет». А она одно твердит: «Никого мне не надо. Хочу быть только с Лешей». А в последнее время не говорит она этого, только смотрит загадочно и молчит. И очень я любопытствую, о чем она молчит, Тоня. Хотя скажу тебе прямо, как перед Богом: что бы она там для себя ни решила, я в нее камень не брошу...
30
СЕРГЕЙ ПОТАПОВ
В канун Нового года приехала тетка, отцова младшая сестра, всего-то на пятнадцать лет старше самого Сергея. Очень близкая
– Ничего себе хоромы! – ликовала она. – Пора тебя, Серый, раскулачивать! Недурственно устроился! Я думала, избушка на курьих ножках, а тут настоящий терем! Только царевны в окошке не хватает. А? Как у нас с царевнами? Есть прогресс?
– Захлопни пасть, шалава, – посоветовал Кеша, нервно перебирая лапами хозяйское плечо.
– Ой, гляди у меня, пернатый! – многозначительно протянула гостья. – Я ведь девушка простая, церемониться не стану – перья повыщипаю и голым в Африку пущу. На историческую родину. Будет там тебе жульен из попугая.
Кеша обиженно постучал клювом Сергею по темечку, мол, кого ж ты в дом пригласил, хозяин?! Он бы, конечно, мог сказать этой волюнтаристке еще пару ласковых, но жизнь-то дороже...
Тетка была старая дева. То есть не совсем, конечно, старая и далеко не дева, но замуж так ни разу и не сходила. Последнее время она с удовольствием цитировала расхожее выражение некой светской дивы: «Чем дольше я живу, тем меньше мне хочется делить с кем-то свой быт и свою свободу», находя в этом бесспорном, на ее взгляд, постулате логическое обоснование своей одинокой неустроенной жизни.
Пару недель назад она рассталась с последним бойфрендом – шестидесятивосьмилетним пузатым болваном, между прочим. Так что еще неизвестно, он ее бросил или она сделала ему ручкой. Впрочем, что толку копаться в прошлом, когда перед тобой непаханое будущее и полное удовольствий настоящее.
Тетка жизнь любила и искренне полагала, что в любой ситуации, кроме, естественно, трагически необратимой, можно устроиться комфортно. А уж пенсия – так это вообще пора благословенная! Разве нет? Теплый дом, какое-никакое здоровьишко, пропитание и одежка, телевизор, книги, природа, друзья и родственники – что еще нужно интеллигентному человеку на склоне лет? Начальственная наглая рожа? Чувство локтя в переполненном звероподобными согражданами транспорте в часы пик? Много денег, чтобы сытно жрать и загнать себя в могилу раньше времени? Все остальное – в твоих руках!
Вот Сергей – совсем другое дело. Рано ему еще замыкаться в четырех стенах, пусть даже и таких роскошных. Нет, есть, конечно, и побогаче, но это уже от лукавого, не при нас будет сказано. Не то чтобы племянник жил отшельником – работа, то да се. Но мужчина в расцвете лет должен иметь семью, а иначе получается баловство и непорядок, неправильность.
Хотя тут, конечно, особый случай. Уж больно горький у него опыт этой самой пресловутой семейной жизни. Нахлебался по самую маковку, до сих пор отрыгивается. Кому рассказать, настоящий «черный фильм» – «нуар», как это сейчас называется.
Был у него друг детства, Валерка Филиппов, хороший парень, веселый, добрый. На одном горшке выросли, в одну школу ходили, вместе в мореходку рванули по молодости и вместе потом плавали по морям, по волнам, рыбку тралили.
И была еще девочка Люба, не бог весть какая красавица, а только запали на нее оба – и Сергей, и Валерка. Но выбрала она Валеру и ждала его верно, пока он, значит, бороздил океаны. Они и на берег-то сошли, потому что Люба забеременела и Валерка позвал ее замуж.
Поселились
– Смотрю, как с борта корабля, – вздыхал Валерка. – Глаза прикрою: бурьян, словно волны, колышется. – И все звал Любу уехать хоть на Юг, хоть на Север – на море.
Но она всерьез не воспринимала, отшучивалась: мол, строишь из себя морского волка, а на деле – комнатная собачка. Шуточка, прямо скажем, не больно умная, но Валерка не обижался – великодушный был человек.
А к Пехорке кучи песка навезли, теперь уж не припомнишь, с какими целями. Мальчишки туда в войну играть лазали. Гоняли их, конечно. Но разве уследишь за мальчишками? И то ли по весне река разлилась, то ли после летних ливней из берегов вышла – дело-то давнее, сколько лет прошло, – а только подтопило эти кучи, и получилось болото, самое страшное, песчаное – зыбучая топь. По нашим местам явление небывалое, незнакомое, может, поэтому тревогу никто не забил, а может, по извечной российской безалаберности и наплевательству, но только завязли в песке два пацаненка и начали медленно тонуть. Уж как они кричали: «Спасите нас, дяденьки!» Люди стояли в бессильном отчаянии, мужики плакали...
Пожарные приехали, а сделать ничего не могут: трясина затягивает – и сам погибнешь, и ребят не спасешь.
А Валерка домой обедать пришел. Никогда не приходил, а тут пришел. Будто смерть его позвала. Услышал он эти самые крики, увидел из окна, что делается, схватил бельевую веревку и побежал на выручку. Одним концом обмотался, другой кинул пожарным. Уж как его просили не рисковать – никого не послушался.
Всем городом их хоронили – двух мальчиков и Валеру Филиппова...
Сергей очень переживал, почернел аж от горя. И Люба сильно убивалась, уж так сильно – боялись, как бы чего над собой не сделала. Сергей ее, можно сказать, за руки держал. Но не углядел. Напилась какой-то дряни, еле откачали. Ребенка, конечно, потеряла, да и сама была не жилец. Врачи от нее отказались, сняли с себя всякую ответственность – медицина, мол, здесь бессильна, да и она бороться не желает, полная апатия.
Забрал ее Серега из больницы под расписку. «Врешь, – говорит, – не уйдешь! Друга потерял, а тебя, Люба, не отпущу».
Сколько он литературы разной перечитал, с кем только не консультировался, к старушке-знахарке мотался в Бронницы. Кормил Любу сырой печенкой – покупал на рынке у колхозников. И что уж тут сыграло свою роль – воля его могучая, печенка сырая или молодой Любин организм – науке не ведомо, а только выкарабкалась она, поправилась. Телом, не душой.
Потом они поженились. Конечно, он любил ее и получил как награду – выстрадал, выходил свое счастье, отбил у смерти.
А Люба его не любила...
Вот говорят: «Не делай добра, не получишь зла». Глупость ведь, парадокс. А не потому ли, что сделавший добро ожидает если не ответного добра, то хотя бы благодарности? И отсутствие ее почитает злом? Но когда это благодарность заменяла любовь? Да и не ждал он от нее благодарности. Ждал любви. А уж это давно известно – чем больше ждешь от человека, тем активнее он противится и даже сильно гневается на досадные притязания.
Но это уж так, для красного словца сказано. На самом-то деле все оказалось гораздо сложнее. А хуже всего было то, что начала Люба попивать, заливать пожар в груди и очень быстро превысила меру в этом своем роковом пристрастии. И в больном, перекошенном мире искала причину безрадостной жизни, источник своих бед и несчастий, и выходило, что это Сергей кругом виноват – средоточие зла.