Крокодил
Шрифт:
Да, решил Севесе, нужно не откладывая обсудить все это с матерью Миторо.
— Когда я узнала, что месячных у нее нет,—сказала Мзсоаре,—я стала было ее ругать, но бранью разве делу поможешь? Ведь все равно теперь в утробе у нее ребенок.
Да, подумал Севесе, уладить все нужно быстро. Будет скандал, если диакон Лондонского миссионерского общества этого не сделает. Но вообще-то тревожиться ему не стоит. Никто не сможет сказать, что он не приготовился к женитьбе сына. Искать дом для себя и молодой жены Хоири не придется: с тех пор как умерла его жена, в их большой хижине никто не живет. Хоири хорошо делает лодки, люди уже плавают на нескольких,
Севесе послал Миторо и ее матери самую большую и лучшую гроздь бананов, тех, которые называются наихохо,— это означало, что он согласен на брак сына с Миторо. Так все узнали: Миторо и Хоири помолвлены. Миторо можно было больше не стыдиться своей беременности. Теперь она должна была делать любую работу, какую только дадут ей родные будущего мужа, а Хоири тоже как бы становился собственностью Масоаре и должен был делать любую работу для нее. Ей, вдове, помощь Хоири нужна была во многих делах — и в простых вроде сбора кокосов, и в таких, на которые уходит по нескольку месяцев тяжелого труда, вроде постройки забора вокруг ее огородов. Но в такой большой работе Хоири помогут его родственники.
В воскресенье перед венчанием католический священник рассказал Хоири и Миторо, в чем заключается церемония.
— Нужны будут шафер и подружка,— объяснил он.
— А что они должны делать, отец?
— Да просто стоять у вас за спиной — они будут свидетелями вашего бракосочетания.
— Они женятся вслед за нами?
— Да нет же, это вовсе не обязательно. И хорошо бы вам раздобыть два кольца. Церковь была полна людей, собравшихся на воскресную мессу. Пришло много молодых— посмотреть на церемонию. Сестры из миссии сшили для Миторо простое подвенечное платье. Хоири надел по случаю свадьбы белую рубашку и лучшие шорты.
Церемония тянулась долго, и на лбу у Хоири начали выступать крупные капли пота. На все вопросы, которые ему задавал святой отец, он отвечал «да», Хотя многих не понимал. К концу венчания он начал чувствовать себя как человек, которого посадили в тюрьму, и стал жалеть, что согласился жениться в церкви: все на него смотрят и будут смотреть еще долго. И когда священник сказал, что ему придется теперь спать, просыпаться, есть и работать только с этой женщиной, с ней одной, Хоири почувствовал себя несчастным. Да разве это возможно — не смотреть на других женщин? Ведь они кругом, куда ни повернись, не смотреть на них просто-напросто невозможно!
Для свадебного пира зарезали нескольких свиней. Из соседних деревень стекались родственники. Масоаре ходила с высоко поднятой головой: ведь в селении только и говорят что о бракосочетании Миторо и Хоири в церкви. Ей повезло, ее дочь не осталась одна с ребенком на руках — у ребенка будет отец, который станет о нем заботиться.
В хижине у Миторо собралось много народу. Одни принесли рыболовные сети, другие посуду. Часть этих вещей сложили в особую плетеную сумку и поставили эту сумку Миторо на голову, а на сумку положили тесло и другие орудия, которыми делают саго. Так, с сумкой на голове, Миторо пошла по улице к дому Хоири, а за нею следом шли все девушки ее семьи; Масоаре громко причитала, заглушить ее голос не мог
ГЛАВА ПЯТАЯ
По лицу и движениям Хоири было видно, как он устал. Белки глаз у него стали желтовато-коричневыми. Он то и дело гер веки, чтобы не дать им закрыться. Ноги перестали его слушаться и несли туда, куда им хотелось. С трудом он вскарабкался по лестнице и сел на верхнюю ступеньку. Яркий солнечный свет помогал не заснуть. Сегодня был один из тех редких случаев, когда Хоири видел, как солнце зашло на западе и взошло на востоке, и ни на миг между заходом и восходом не сомкнул глаз. Рука потянулась ко рту, но прикрыть его так и не успела — Хоири зевнул. Он посмотрел на свои руки: они были грязные от пота, выступавшего и сохшего на них в эту ночь. Однако еще никогда в жизни не чувствовал он такой гордости, как в это утро, ибо за эту томительную ночь он стал отцом маленького сына.
В хижине было тихо, казалось, что она всеми покинута, как негустой лес днем, когда звери прячутся в темной чаще. Пол хижины и земля под ней были усыпаны скорлупой орехов арековой пальмы; вокруг дотлевающих головешек большого костра, у которого ночью грелись повитухи, лежали теперь, свернувшись, собаки.
Тетя Суаэа была одной из лучших повитух в Мовеаве. Наверно, всем детям их сородичей помогли родиться на свет ее опытные руки. Около Миторо она была с начала родов до самого их конца, а утром пришла раньше всех и принесла горшок горячих бананов и капусты с моллюсками: Для женщины, которая только что родила, нет еды лучше этой.
— Вот, сынок, это придаст тебе бодрости,— сказала тетя Суаэа, поднимаясь по лестнице.
От ее голоса на душе у Хоири сразу стало радостно и легко.
— Поешь-ка этого тоже, а потом окунись в Тауре и хорошенько выспись. А сейчас ни о чем не думай, худшее позади. Ты не один на свете — сам вчера видел, сколько народу пришло, и все твои родственники, одна кровь. Узнали, что тебе трудно, и пришли помочь, и не на какой-нибудь час, а на всю ночь, до самого утра. Но это еще не все твои родные — те, кто ночью спал, придут помогать сегодня.
К середине дня в доме уже снова было полно людей, они нанесли много бетеля, саго, бананов и другой зелени. Бетель предназначался также и для гостей. Женщины по одной входили на цыпочках в комнату, где лежала Миторо, и украдкой смотрели на новорожденного.
Сейчас, пока молодые хозяева отдыхали, всем распоряжались Масоаре и Суаэа. Особенных дел у них не было, и они вели разговоры с другими женщинами. Почти у всех было уже по трое или четверо детей. Говорили больше о родах и о других женских делах и заботах.
— Не знаю, чем вы перерезаете пуповину, а я часто режу острым краем раковины,— сказала Суаэа.— Кое-кто берет для этого у мужа старое лезвие от бритвы, но я заметила, что ребенок тогда растет плаксой, не дает матери отойти от него ни на шаг.
— Ты права,— сказала одна из женщин.— Мало того, когда такие дети подрастают, они все равно ведут себя Как маленькие, жалуются по каждому пустячному поводу.
— Терпеть не могу матерей, которые бросаются ласкать и утешать ребенка, стоит ему только захныкать. Я не так — сразу из своих дурь выбиваю, и уж в другой раз, когда я дам поесть, а им покажется мало, они, прежде чем начать дуться, хорошенько подумают.