Кронпринцы в роли оруженосцев
Шрифт:
Такой дом не мог ни заснуть, ни застыть в покое. Он мог только затаиться, погрузившись в собственные воспоминания.
Огромный текинский ковер, застилавший всю большую столовую, зеленое сукно стола, стулья с высокими спинками — все дышало памятью прошлых страстей.
Жар неутоленного тщеславия, страх неистребимых подозрений, муки заглушенной совести, тоска одиночества в сжимающемся кругу ненавидящих сподвижников, старческое бессилие при верховном всемогуществе, бессмертие монумента перед
Со времени кончины Сталина вытоптан и обветшал текинский ковер, освежающий ремонт стер щербины с панелей и следы с потолка, диваны поменялись местами и потеряли нехитрые приметы, поленья, лежавшие у каминов, послужили своему прямому предназначению. За эти пятьдесят лет сменилось много правителей в Кремле. Но так никто из них и не придумал, как поступить с домом, где «он» умер.
А сталинское наследие меж тем переселилось из сознания в подсознание, обретя оттого еще большую устойчивость. Прошлое смотрит на нас из настоящего.
В школе, куда я поступил в первый класс в год начала Второй мировой войны, учебники передавались от старших к младшим и страницы их несли печать политической борьбы, которую вел Сталин со своими противниками в масштабах всей страны. На «Истории СССР» под некоторыми портретами слова «друг народа» были перечеркнуты другими — «враг народа». А особенно неполюбившимся из них мои предшественники прокалывали глаза, пририсовывали страшные усы и бороды. Но и через эти карикатурные искажения проступали черты прошлого.
Потом, когда кончилась война, борьба со сталинскими врагами приобрела новый разворот. С портретов вождей она переместилась на знакомых мне конкретных людей. В Марьиной Роще, окраинном тогда районе Москвы, где, казалось, о политике знали только из радиопередач, один за другим стали исчезать соседи, клейменные как политические преступники. Муж первой моей учительницы английского языка, затем — отец одноклассницы, за ним — товарищ из соседнего двора, а следом другой — чуть постарше. Потом еще несколько человек — уже из институтского окружения.
И вот 1953 год, смерть вождя, участие в битве за прощание с ним. Арест Берии и первые сброшенные наземь портреты. Скупые строки официальных сообщений и море слухов. Наглядно демонстрирует себя цензура. Подписчикам БСЭ присылают новые страницы для замены части из ранее выпущенных томов с неугодными фамилиями.
Драму цензурных изъятий переживает на глазах миллионов москвичей мозаичное панно «Апофеоз Победы» работы Павла Корина, что было одним из украшений станции метро «Комсомольская — кольцевая».
На панно были изображены Мавзолей Ленина, стоящий на его трибуне Сталин в окружении сподвижников и брошенные к подножию Мавзолея фашистские знамена.
Как только арестовали Берию, его фигуру на панно скололи и замазали краской. Едва успели люди привыкнуть
Потом грянул XXI съезд КПСС, когда было решено вынести Сталина из Мавзолея. Портреты егд стали всюду снимать. Даже там, где он стоял рядом с Лениным, как, например, в верхнем вестибюле станции метро «Арбатская».
Это создало критическую ситуацию для панно «Апофеоз Победы». Как быть со Сталиным? Оставлять нельзя, а без него какой же апофеоз? На всякий случай загородили панно строительными лесами.
Пока думали да гадали, тут и Хрущева сняли с должности. Что же тогда получается? Если Хрущева со Сталиным замазать, то один Микоян Парад Победы принимать будет. Это ни в какие ворота социалистического реализма не могло пройти.
Тогда пришло прямо-таки соломоново решение. Всю картину велели сколоть, а на ее месте разместить изображение ордена Победы. За работу взялся тот же народный художник страны Павел Корин.
Много позже наткнулся я на статью в популярном журнале о том, какой был великий творец Павел Корин и что надо бы работу «Апофеоз Победы» восстановить. Таким образом, прошлое, описав дугу забвения, вновь стучится в настоящее. Хорошо, если не со злыми намерениями.
Поэтому, осмысливая свое «закулисье», я не могу обойти отдельные картинки, не самые мрачные, но характерные, осевшие в сознании с далеких времен.
СМЕНА САПОГ НА ПОРТРЕТЕ СТАЛИНА
— Не приняли портрет. Остолопы. Будто я не в те сапоги его обул, — с досадой сказал дядя Вася, художник, вернувшись с заседания закупочной комиссии МОСХ. — Прошлый раз, когда я его портрет сдавал, никто о сапогах не сказал ни слова, а сапоги были такие же — хромовые. А теперь, видишь ли, время изменилось. Говорят, что Сталина надо в яловых сапогах писать.
Дядя Вася развернул холстину, поставил незадачливый портрет на мольберт. На полотне был изображен вождь на фоне кремлевской стены. Взгляд сосредоточен. На лице печать мудрости, и улыбка у глаз. В руке трубка. Китель. Брюки вправлены в сапоги. Сапоги не начищены до блеска. Но видно, что сделаны из мягкой кожи, какие носили в то время командиры Красной Армии.
Было начало 1940 года. Невиданно лютые морозы вторглись не только в жизнь людей, но и в политику. От них застопорилось продвижение советских войск в Финляндии в начавшейся войне, сбилось движение на железной дороге. Мои родители и старший брат поехали с продуктами к деду с бабушкой в город Калязин в Калининской области да и застряли там. Меня, школьника-первоклассника, на эти дни «подбросили» маминому дяде, занимавшему вдвоем с женой две просторные комнаты в доме у Никитских ворот, где тогда был магазин «Консервы».