Кронпринцы в роли оруженосцев
Шрифт:
Вопросов было так много и они были такие важные, что задавать их кому-либо было страшно, а ответ найти трудно.
…Много лет прошло с тех пор. Давно нет художника Василия Дмитриевича Медведева, что жил у Никитских ворот и писал портреты Сталина. Поди, не сыскать и полотен, расписанных им по заказам МОСХ. Но я не уверен, что мне удалось найти ответы на вопросы, которые вызывались, казалось бы, простым делом — сменой сапог на портрете Сталина.
А сколько вопросов появится еще, если у вождей вновь в моду войдут сапоги? И кто-то из них будет носить хромовые. А кому-то захочется примерить яловые. Походные.
ЕДИНОДУШИЕ —
После XIX съезда КПСС, на котором Сталин произнес свою последнюю публичную речь, началась подготовка к съезду комсомола. На районных конференциях выбирали делегатов. Так было и в самом конструктивистском здании Москвы — клубе имени Русакова, где проходила конференция комсомола Сокольнического района.
По традиции верноподданничества участники конференции назвали «первым делегатом великого вождя Иосифа Виссарионовича Сталина». Имя Сталина было названо под гром аплодисментов.
Создали счетную комиссию, в которую включили и меня, в ту пору студента и комсомольского активиста Института востоковедения.
Преисполненные чувства ответственности и некоторой приподнятости в связи с хотя бы маленьким, но все же заметным доверием райкома, члены счетной комиссии собрались в просторной комнате и готовились выгрузить содержимое избирательных урн на длинный стол, как вдруг открылась дверь и вошли двое. Одно лицо нам было известно — первый секретарь райкома комсомола Мясников. Рядом с ним была старше по возрасту 6 демонстративно волевыми чертами лица незнакомая женщина. Секретарь райкома представил гостью, которая оказалась инструктором горкома ВЛКСМ. Затем, сославшись на то, что он не имеет права присутствовать при работе счетной комиссии, Мясников удалился.
Руководящая дама села рядом с председателем счетной комиссии, привычно спокойным и твердым тоном произнесла краткую речь:
— Сейчас вы будете подсчитывать голоса. Первым кандидатом делегаты назвали товарища Сталина. Все мы уверены, он будет избран делегатом съезда комсомола. Вместе с тем, вдруг кто-нибудь из участников конференции случайно или по каким-то злобным чувствам вычеркнет эту всеми одобренную кандидатуру. Вы были бы не вправе даже упоминать о таком голосе. Поэтому уславливаемся так: если кандидатура товарища Сталина получает сто процентов голосов, то вы напишете — «единогласно», если подсчет голосов будет каким-то иным, то напишете — «единодушно».
Члены счетной комиссии сидели не шелохнувшись. Никто не отводил глаз от произносившей речь, да и она не смотрела в одну точку, а медленно обводила взглядом собравшихся, будто включая каждого в замкнутый круг. Еще раз она выделила два слова:
— Единогласно или единодушно.
И заключила:
— Такая информация будет послана в горком, ЦК комсомола, в партийные органы. Там знают и поймут. У меня — все. Можете приступать к подсчету голосов.
Начальствующая дама будто отпустила привязанных к ней взглядом членов комиссии, повернулась к председателю. Тот засуетился, повторяясь на каждом слове, сказал о важности внимательного подсчета голосов, проверке и перепроверке, о том, что все бюллетени имеют характер документов и будут сохраняться в райкоме.
От приподнятого настроения не осталось и следа. Члены комиссии не решались посмотреть
Подсчет, проверка и перепроверка длились долго. Члены комиссии были разбиты на пары. Каждая пара приносила свою порцию бюллетеней председателю. Начальствующая дама не вмешивалась в подсчет. Она сидела рядом со столом, молча наблюдая за происходящим.
Наконец председатель комиссии, пошептавшись о чем-то с представительницей горкома, объявил, что все сто процентов членов конференции единогласно назвали первым делегатом на съезд комсомола великого друга молодежи и вождя трудящихся всех стран товарища Сталина.
Сказать, что члены комиссии вздохнули с облегчением, было бы неточно. Казалось, что к концу подсчета голосов мы были закованы в тяжелые цепи. И вот они упали. Исчезли. Вроде бы стало возвращаться и первоначальное приподнятое настроение.
Все было бы хорошо, но почему-то мы не хотели смотреть в глаза друг другу.
КАДРЫ — ЗОЛОТОЙ ФОНД… СТАЛИНА
Из советских руководителей хрущевской и брежневской поры было немало таких, кто работал со Сталиным. К политическим старожилам принадлежал и секретарь ЦК КПСС, ответственный за связи со странами социализма, К.В. Русаков, помощником которого я работал в 1983–1986 годах, перед его уходом в отставку.
Как и многие другие выдвиженцы сталинской кадровой политики, он исключал разговоры о вожде, ограничиваясь в случае необходимости казенными характеристиками сталинизма.
Сопровождая Русакова в поездках за рубеж и по Советскому Союзу, общаясь с ним не только на протяжении всех рабочих, но и многих выходных дней, я не раз выслушивал его рассказы о работе на различных стройках пищевой индустрии — в Ленинграде, в Закавказье, в Сибири, об учебе в Ленинградском политехническом институте, даже о школьных годах в Торопце. Но работа на посту министра рыбной промышленности не фигурировала в этих воспоминаниях.
Занавес приподнялся только в короткий период пребывания у власти Черненко. Случайно или нет, но воспоминания о Сталине прорвались именно тогда, когда стало известно о поразившем многих наблюдателей в Москве решении ЦК КПСС о восстановлении в членах партии Молотова, который почти за тридцать лет до этого был заклеймен Хрущевым как главарь антипартийной группировки и отпетый сталинист.
Ранней весной 1985 года мы прилетели с Русаковым в столицу Марийской АССР город Йошкар-Олу, где он должен был встретиться с избирателями накануне выборов в Верховный Совет РСФСР.
Медленная прогулка по дорожкам дачного поселка обкома КПСС, где находилась резиденция высокопоставленного гостя из Москвы, а может быть, совпадающая с теми днями годовщина сталинской смерти поворачивала память к фигуре вождя. Для большинства советских людей к тому времени Сталин терял черты реальности, но не для тех, кто долго ли, коротко ли, был с ним рядом.
— Я вам не рассказывал, как меня назначили рыбным министром? — скорее риторически, чем с подлинным интересом спросил Русаков, повернув внезапно разговор с текущих дел в сторону далекого прошлого. И дальше пошел его рассказ, как всегда в нервной манере, построенный из коротких, емких фраз.