Кронпринцы в роли оруженосцев
Шрифт:
Много позже первых контактов со своим однофамильцем, когда и самому было нужно переделывать тексты выступлений и полностью отвечать за них, мне стало ясно, что без постоянной подпитки за счет притока новых соображений, да и просто слов со стороны других людей не обойтись.
Складно пишущий человек всегда в состоянии сочинить по сложившейся схеме любой текст. Но если делать это изо дня в день, вырабатывается страшно стойкий трафарет. Слова, как патроны в натренированной руке, быстро заскакивают в обойму речи. Скорость обеспечивается, но качество — теряется.
Мне неоднократно доводилось видеть первоначальные варианты
А.М. Александров знал эту опасность выхолащивания речи. Поэтому должен был преодолевать внутреннее сопротивление временных подручных вроде меня, чтобы исключить стопроцентную шаблонизацию текстов.
Хотя давая поручения, как, например, Блатову и мне по исправлению проекта речи при вручении орденов болгарским руководителям, мой однофамилец не перекладывал на нас свои обязанности. Потому что после нас он непременно сам еще раз редактировал текст. Но этот вариант уже впитывал какие-то дополнительные наши подходы.
Конечно, в представлении большинства читателей газет и зрителей телевизионных передач все выступления казались сделанными чуть ли не под копирку. Это большинство удивилось бы, если бы узнало, сколько копий подчас ломалось, прежде чем Брежнев прошамкает какую-то очередную невнятицу. Наверное, и сам «пламенный оратор» едва ли смог бы отличить позавчерашнюю речь от завтрашней. Но для такого профессионала, каким был А.М. Александров, пропустить что-то, что вызывало у него самого хотя бы какое-то сомнение, представлялось немыслимым.
К тому же всегда существует, пусть и ничтожно маленькая, группа людей, представителей редкой профессии составителей чужих речей, которые быстро отследят промах, допущенный на высоком уровне. Тогда… Тогда одной колкости достаточно, чтобы провалиться сквозь землю. Потому что самый строгий обвинитель — не начальник, а ты сам, если твои всевидящие коллеги обнаружили промашку, когда ее уже невозможно исправить.
В представлении А.М. Александрова как помощника Генерального секретаря ЦК КПСС не было мелочей в работе. Любая деталь, фраза, поза, если речь шла о руководителе партии, не могла быть проигнорирована вниманием. Планы визитов, посещений, система рассадки участников встреч, последовательность выступлений просматривались им со скрупулезной тщательностью.
И это было правомерно. По уровню общей подготовки, светскости, не говоря уже о понимании политических проблем, он был во многом выше всего окружения Брежнева и, разумеется, его самого. От этого — возрастание внутренней требовательности, убежденность в том, что не замеченная им недоделка может так и остаться до тех пор, пока об нее не споткнется оратор.
В то же время А.М. Александров никогда не пытался заслонить собою Брежнева. Он мог процитировать написанные им же самим слова, зачитанные Брежневым, но только для того, чтобы прояснить его позицию, а не весомость своих слов. При этом никогда бы не позволил себе сказать, что он сам автор начальственной речи.
В этом, как ни странно, было полное расхождение с системой самооценки Брежнева, который как раз не делал различия между собой и стоящей над ним величиной, будь то аппарат партии, сама партия
Помню, как Брежнев на заседании делегаций стран Варшавского договора в Софии, весной 1968 года, в узком кругу членов советской делегации чихвостил Чаушес-ку, соединяя его слова с позицией Румынии. И противопоставлял этому свое «я», которое ассоциировалось с понятиями «КПСС» и «Советский Союз». «Какого хрена он мне сует свою позицию, когда вся его Румыния у меня в кармане поместится», — примерно такими тирадами комментировал Брежнев только что прошедшую встречу с глазу на глаз со своим румынским партнером.
Не соединяя себя с Брежневым, А.М. Александров не прочь был подчас показать свою причастность к большой политике. Так, при характеристике своей работы над кандидатской диссертацией он не нашел ничего лучшего, как сказать членам Ученого совета: «Описывать политику всегда скучнее, чем ее делать».
Естественно, эти слова полетели от одного к другому с ядовитым пояснением: Андрей Михайлович с присущей ему скромностью сказал (и далее приведенная выше цитата с большим или меньшим расширением текста).
Хотя нередко слова А. М. Александрова выдавали комплекс ущемленного честолюбия, нельзя не признать, что роль помощника генерального секретаря при немощном руководителе партии и государства обретала какие-то гипертрофированные очертания. Разумеется, А.М. Александров и в то время, когда Брежнев был в полном здравии, лучше него разбирался в нюансах международных отношений.
Когда же Брежнев после перенесенных в середине 70-х годов заболеваний стал терять память, связность речи, способность реагировать на вопросы собеседников, на его помощников легла чудовищная по сложности исполнения задача: так создавать тексты не только публичных речей, но и памяток к беседам, чтобы в одном выступлении были обозначены и начало, и конец встречи, чтобы были заранее заложены ответы на еще не поставленные вопросы и содержались заверения рассмотреть их в будущем.
В те годы, примерное 1974 по 1982, окружение Брежнева не просто «играло короля», оно его держало под локоток, устраняло все, что могло бы представлять какую-то неожиданность для теряющей мыслительную способность головы.
Самая трудная задача решалась моим однофамильцем, который отвечал за вопросы взаимоотношений с США и другими странами Запада (за исключением Германии, где куратором был в те годы Блатов). Понятно, что американцам на встречах с Брежневым не только не хотелось войти в положение больного старца, но наоборот, было важно максимально точно сориентироваться в обстановке, извлечь пользу для своей позиции.
Помощник генерального секретаря должен был проявить изворотливость ума, чтобы задрапировать общими словами краткой памятки неспособность Брежнева вести полноценные переговоры и вместе с тем показать его одобрение той позиции, которую он вроде бы доверил изложить министру иностранных дел и другим советским руководителям.
Интересно, что косметическая работа над политическим портретом Брежнева продолжалась не только при его встречах с иностранными руководителями, но и по их окончании. Создавались записи бесед, в которых Брежнев представал перед неискушенным читателем вполне активным собеседником. Делалось это просто: кивки головой интерпретировались в записи как реплики, один зачитанный текст разбивался на части с вкраплениями слов иностранных собеседников.