Кронпринцы в роли оруженосцев
Шрифт:
Так накладывались румяна на бесцветный текст словесного портрета, который в виде записи переговоров рассылался широкому кругу членов ЦК КПСС, ложился в архив, чтобы не только у современников, но и у потомков создать совершенно превратное представление о дееспособности терявшего рассудок неограниченного правителя Советского Союза.
Если на финише жизни Брежнева роль А.М. Александрова как главного сочинителя гласных и негласных выступлений партийного руководителя приобрела особый, тайный смысл, то это не означает, что она была чисто технической в условиях, когда его шеф был еще здоров и активно вел переговоры.
Политическая линия
Сферой его наибольших интересов и знаний были отношения с США, вопросы разоружения и гонки вооружений. По моим представлениям, скорее он был традиционным проводником идей холодной войны. Однако в этом своем качестве лучше, чем многие другие, мог чувствовать край советских возможностей. Поэтому его активность не шла в направлении обострения отношений, а предполагала нахождение компромиссов на выгодных для СССР условиях. Это — немаловажное обстоятельство в условиях, когда в окружении Брежнева «ястребов» было, пожалуй, больше, чем «голубей». Интересно, что в отношении США А.М. Александров, по сути, ассоциировался не только со стратегией, но и с тактикой министра иностранных дел Громыко, которого в личном плане прямо-таки ненавидел.
Хуже, чем отношения с Западом, А.М. Александров чувствовал характер связей с Востоком, со странами социализма и с развивающимся миром. Его подходы к проблематике этих регионов, пожалуй, отличались некоторой ходульностью, а что касается социалистических стран, то и явным упрощением. Егооголтелая воинственность в отношении политики Дубчека служит тому наглядным примером.
Как помощник Генерального секретаря ЦК КПСС занимаясь проработкой вопросов реальной и крупной политики, А.М. Александров никогда не терял навыков технической реализации множества возникающих попутно дел. Он мог сесть за пишущую машинку и быстро настучать рабочую записку, так как не мог позволить себе обращаться к Брежневу с рукописным текстом. Правда, предпочтение при возможности отдавал услугам стенографического бюро, за теплое отношение к которому считался заядлым «стенографилом». Мог сделать перевод текста или даже небольшого разговора.
Набор приведенных деловых качеств моего однофамильца, которые я сейчас выбираю из своей памяти, по прошествии многих лет после нашего сотрудничества, позволяет говорить о нем как о далеко не заурядной фигуре в партийном аппарате КПСС. Даже на фоне других примечательных фигур его достоинства не оставались незаметными.
Наверное, поэтому его держали при себе долгие годы министр иностранных дел Громыко и Генеральный секретарь ЦК КПСС Брежнев.
Вместе с тем выдающиеся рабочир качества А. М. Александрова, если смотреть на него не с дистанции двадцати лет, а с позиций того времени, когда мы были в одном аппарате, словно перечеркивались чертами характера, для оценки которого и по прошествии времени я не могу собрать силы, чтобы найти такую же сумму добродетелей.
Наверное, поэтому если бы я спросил себя, когда стал работать составителем текстов чужих выступлений, а потом и помощником секретарей ЦК, членов политбюро, кто служил мне рабочим примером, я ни за что бы в то время не назвал А.М. Александрова.
И вместе с тем при строгом самоанализе прошлой работы, по прошествии многих лет, не могу не признать, что не поверхностно, а глубинно, подкорково мой подход ко многим сторонам работы формировался под влиянием опыта взаимодействия с Александровым-Агентовым.
Это было некое отрицание отрицания, которое в конечном
Думаю, что таким же могло быть восприятие плюсов и минусов в его характере и работе не только у меня, но и у многих наших общих коллег. В этом, наверное, проявляется сила незаурядной личности, достоинства которой в конечном итоге оказываются главными для окружающих даже при огромном количестве сопутствующих им недостатков.
По прошествии года после кончины Брежнева мы с Александровым-Агентовым оказались в неотдаленном соседстве в дачном поселке Усово, где размещалась часть цековской номенклатуры. Оказывались еще вместе в одной шумной компании при встречах Нового года, несколько раз подряд на две-три недели бок о бок в крохотном санатории Тесели, что существовал в Крыму на бывшей даче Горького, рядом со строившейся помпезной резиденцией Горбачева.
После смерти Андропова и Черненко мой однофамилец ушел на пенсию, работал до конца перестройки советником министра иностранных дел СССР. В общении он становился все более уравновешенным, словно терял колючки, которыми прежде встречал каждого собеседника.
Его отношения с женой, жгучей брюнеткой, которая, кажется, слегка комплексовала из-за его пристрастия к работе со стенографистками, обращали на себя внимание окружающих некоторой учтивой отстраненностью. Он называл ее в основном по имени-отчеству — Маргарита Ивановна, иногда обращался по имени Рита, но всегда на «вы». Она отвечала ему тем же.
В Тесели можно было видеть, как они располагались на кедровой горке, но если один погружался в чтение, то другой прогуливался. И если один читал роман на английском, то другой — на французском. И никогда — одновременно на русском, будто избегали встречи на могущем возникнуть общем пространстве русской речи.
В один из сезонов отпусков мы поехали вместе с Андреем Михайловичем в экскурсию в Херсонес под Севастополем. Сидели рядом в микроавтобусе, и он стал вспоминать свои прошлые приезды в Крым. Оказалось, что он гостил там по разного рода обстоятельствам около 50 раз от нескольких дней до двух месяцев, чаще всего сопровождая своего Брежнева.
«Представьте себе, — сетовал А.М. Александров, — я не был ни разу ни в Херсонесе, ни в других достопримечательных местах, оставаясь всегда словно привязанным к Леониду Ильичу. Ведь из Москвы каждый день приходили в полном объеме шифровки и вся другая информация, материалы к политбюро. Все это надо было успеть довести до сведения Брежнева, согласовать с ним поручения, получить его подпись под срочными решениями. Из Москвы звонят, торопят, а он говорит: «Не мелочись, пойдем поплаваем!» И бывало так, что я плыву рядом с ним и все, что прочел, ему передаю. А он никак не реагирует. Полфразы выслушает и уйдет под воду с головой. Потом вдруг скажет: «Что же это ты мне не досказал про письмо Ярузельского?» Хорошо еще, что телефонные аппараты на берегу были. Придет ему в голову какая-то мысль в ходе моего рассказа, сразу поворачивает назад. К телефону — и звонит. Но это не часто бывало. В основном же что-то скажет или рукой махнет. Вот и вся реакция. Интерпретируй его как хочешь».
Развалины Херсонеса настроили нас на воспоминания о других свидетельствах истории, с которыми каждому довелось соприкоснуться. В рассказах А.М. Александрова доминировали не, казалось бы, яркие встречи Брежнева с руководителями множества стран и посещение десятков столиц, а эпизоды почти сорокалетней давности времен его работы начинающим дипломатом в Швеции.
Пребывание в окружении Брежнева и путешествия с ним вместе сливались в памяти моего однофамильца в одно сплошное функционирование.