Кронпринцы в роли оруженосцев

Александров Валентин Алексеевич

Оба они, став уже безукоризненно самостоятельными фигурами (Тимур — в журналистике, Рида — в исторической науке), опубликовали согретые памятью и любовью к своим отцам, классикам русской литературы, одновременно мемуарные и исследовательские работы.

Пройдут годы, новые поколения литературоведов найдут потерявшиеся в истории факты, но то, что могли сказать сын Гайдара и дочь Бажова, не заменит никто.

Хотим мы того или нет, но фамилии именитых предков остаются наследственным капиталом, передаваемым из поколения в поколение. Мне кажется, что Б.Н. Ельцин не случайно выбрал из трех групп, готовивших проекты экономических преобразований, самую оторванную от практики команду Егора Гайдара. И это произошло не из-за того, что в

детстве Ельцин читал повести Аркадия Гайдара, а скорее по другой памяти. Как первый секретарь Свердловского обкома партии, Борис Николаевич участвовал в открытии дома-музея Бажова в Свердловске. Там он и познакомился с дочерью уральского сказочника, узнал о родстве двух писательских фамилий. Да и будучи потом в Москве первым секретарем горкома КПСС, он имел возможность добрым участием помочь семье Гайдара, конкретно Егору Гайдару в решении одной бытовой проблемы. Еще когда Егор Гайдар работал в журнале «Коммунист», Борис Николаевич, откликнувшись на обращенную к нему просьбу, разрешил передать Егору квартиру скончавшейся бабушки. Убедительных юридических оснований у Егора не было, но Ельцин понял, что стоило сохранить родовое гнездо за внуком замечательного советского писателя, к тому же оказавшимся внуком ельцинского земляка Павла Бажова. Добрые дела не забываются ни теми, к кому они обращены, ни теми, кто их совершает. Симпатию вызывает человек, которому мы оказываем помощь, тем более если она нам ничего не стоит.

Отношение Тимура Гайдара к своему сыну Егору было трепетным. В отрочестве он называл его ласково — Егорушка. Да и сын иначе как «мамуленька» и «папуленька» родителей не называл. Они стремились, чтобы к поступлению в вуз Егор подошел максимально подготовленным, особенно в отношении английского языка, без чего уже нельзя было рассчитывать на служебный успех.

Тимур, конечно, надеялся, что сын выберет специальность поближе к роду деятельности отца и дедов, но Егор сам ориентировался на более рациональную сферу деятельности — экономика, первоначально — экономическая география. Первые же публикации Егора были отмечены глубиной познаний и широтой привлекаемого сравнительного материала. В разговорах по телефону, при встречах Тимур неизменно интересовался: «Ты видел в «Коммунисте» статью Егора, каков?»

В период разодранности общественного мнения в середине 80-х годов статьи Егора Гайдара отличались поиском новых путей, обеспечивающих развитие социализма.

Взлет Егора Гайдара к вершинам власти и реформаторства в России стал для Тимура естественным предметом гордости и новых переживаний. Он не принимал никакой критики в адрес провозглашенной Егором политики реформ. Вместе с тем он видел общественное отстранение от начатого Егором курса шоковых преобразований, а следовательно, и от автора этого пути.

Однажды в разговоре я сказал, что хорошо бы Егор проявил хотя бы в речах понимание тех тяжестей, которые обрушились на народ, чтобы не было похоже на подобие сталинского подхода: лес рубят — щепки летят. Людям нужно хотя бы сострадание к ним.

Тимур ответил, что это невозможно. Он обращал внимание сына на то, что стоит показать себя ближе к людям и их невзгодам. Егор ответил, что это было бы для него неестественно, он не может искусственно подлаживаться под переживания, терпеть не может демагогии и кривления душой.

На какое-то время у нас с Тимуром прервались отношения. Выслушивать какую-то критику в адрес политики реформ он был не в состоянии. А разговаривать в начале 90-х годов, абстрагируясь от тягости всеобщего бытия в России, было невозможно.

Конечно, Егор не хотел ни разрушать экономику, ни разорять людей, он даже обещал снижение курса доллара к рублю. Скорее всего, и от всей экономики и социальной политики социализма он не предполагал отказываться. Просто упрощенно подойдя к развязыванию разрушительных процессов, он не сумел удержать ситуацию под контролем. Думаю, что таких капиталов, которыми обзавелись оказавшиеся

рядом с ним ловкачи, он не нажил. Скорее всего, он начал дело, к которому не был готов, оказался в кругу людей, которые вертели им по своему усмотрению. Ему бы надо было, как он сначала и полагал, уйти через пол года с капитанского мостика. Но он и этого не сумел сделать. В результате его политика была обречена на негативное восприятие большинством населения.

Как-то году в 95-м, когда я работал в журнале «Международная жизнь», позвонил Тимуру и предложил выступить в том издании на любую тему. Тимур к тому времени нигде не работал и, как большинство профессионально пишущих людей, должно быть, вынашивал какие-нибудь литературные или публицистические сюжеты. Чтобы мое предложение не было абстрактным, я назвал несколько тем, касавшихся прошлой журналистской практики Тимура: Куба и ее соседи, Югославия и Балканы, офицерская жизнь и воинская честь, Афганистан. Тимур откликнулся первоначально живо, обещал подумать и перезвонить. Через какое-то время сказал, что он отстал от современных взглядов на прошлые сюжеты, а за что-то новое браться не хочет. Условились, что вернемся к поискам стыковки интересов позже.

В 1999 году, когда я стал работать в менее политизированном и более светском журнале «VIР-Premier», редакция решила опубликовать серию материалов о разного рода увлечениях: об экстремальном спорте, о путешествиях, о собирании коллекций. В этом же ряду я предложил Тимуру написать эссе о том, что такое трубка для заядлого курильщика и любителя хорошего табака. Тимур мог бы это написать очень красиво, с детальным показом атрибутики курильщика трубки и вскрытия таинств удовольствия, получаемого от хорошей трубки.

Тимур зажегся идеей. Мы стали говорить о возможных иллюстрациях, о сроках работы. Условились созвониться еще раз. Не дождавшись ответа, я позвонил ему вновь. Услышал неожиданные соображения. «Знаешь, — сказал Тимур, — почему-то так получается, что все, что бы и где бы я ни сказал, оборачивается какими-то ловкачами от журналистики против Егора. Уверен, что даже рассказ о курении трубки вывернут так, будто я воспеваю сталинизм, ведь все знают, что Сталин курил трубку, и это же припишут Егору. Мы с Ридой обсудили все и решили нигде не выступать, чтобы не дать никакого повода использовать наши слова во вред Егору».

Подход Тимура, да еще подкрепляемый ссылкой на Риду, был ясен, понятен и не предполагал переубеждения. Так, мне кажется, вторично, но уже в иной взаимосвязи отца и сына, проявилось чувство самоотречения человека, накрытого тенью авторитета самого дорого лица.

Когда через несколько лет хоронили Тимура Аркадьевича Гайдара, в траурном зале Центральной клинической больницы собралось много народа. Друзья, писатели, журналисты воздавали дань уважения таланту, душевному благородству и другим добрым качествам Тимура. Официальные лица, а их было немало, выражали преимущественно сочувствие его сыну, стремясь при этом к тому, чтобы Егор Тимурович запомнил их к нему расположение.

Людская слава, память и известность изменчивы. Мне бы хотелось, чтобы из поколения в поколение жили добрые притчи Аркадия Гайдара, чтобы продлилась жизнь согретых теплом сердца репортажей и книг Тимура Гайдара и чтобы поскорее сошла с России тень разрушительных реформ, связанных с именем Егора Гайдара.

ОТРИЦАНИЕ ОТРИЦАНИЯ КАК ЗАКОН ДИАЛЕКТИКИ.

Размышления о знаменитом почти однофамильце

Позвонил мне как-то в 1996 году работавший в ИТАР-ТАСС, а в прошлом мой коллега по ЦК КПСС Л.А. Они-ков и предложил написать рецензию на книгу А.М. Александрова-Are нтова, бывшего помощника Генерального секретаря ЦК КПСС. Леон Аршакович обосновывал свое предложение тем, что автор, к тому времени уже покойный, был мне хорошо знаком, поэтому личные впечатления как нельзя лучше подходили бы к оценке глубокого содержания книги.