Кровь Асахейма
Шрифт:
— Он уже давно не выглядел таким счастливым, — заметил Ольгейр.
— Все относительно, — сказал Ингвар.
— Он никогда не признается, но он по тебе скучал. Хель, даже я по тебе скучал.
— Я тоже рад тебя видеть, великан.
Потом ушел и Ольгейр, забрав с собой Кровавого Когтя, чтобы нагрузить его еще более суровыми тренировками. Хафлои не сказал Ингвару ни слова, но, оглянувшись через плечо, бросил на него угрюмый, вызывающий взгляд.
Теперь Ингвар остался наедине с Бальдром. Тяжелые шаги остальных стихли
Бальдр улыбнулся. Это была открытая, легкая улыбка.
— Ты нажил себе врага, — отметил он.
Ингвар развел руки в стороны, отказываясь от спора.
— Грозного врага, — согласился он.
— Итак. Скажи, что ты видишь?
Ингвар задумался:
— Что ты имеешь в виду?
— Ярнхамар, — пояснил Бальдр. — Расскажи, как он изменился.
— Тинда больше нет. Так же, как Ульфа и Свафнира. Если честно, я никогда не любил Тинда, но сожалею об остальных.
Бальдр скептично поднял бровь:
— И это все?
Ингвар вздохнул:
— Фьольнир, не надо. Не сейчас.
Бальдр улыбнулся.
— Прости меня, — сказал он. — Ты только что вернулся. Время для вопросов придет позже. Но тебе меня не обмануть: ты видишь то же, что и я.
— И что же это?
Бальдр снова посуровел:
— Ты видишь, как Вальтир мечется в тени Гуннлаугура, не желая в ней оставаться и не имея возможности оттуда выйти. Ты видишь, как Ёрундур уходит все глубже в себя, тоскуя по упущенной славе. Ты замечаешь, как смех Тяжелой Руки становится тише, потому что у него больше нет Ульфа, чтобы подраться.
Ингвар вздохнул. У него не было желания слушать, как стаю трепало в его отсутствие.
— А что насчет тебя, Бальдр? — спросил он. — Я полагаю, тебя ничто не гнетет?
На секунду что-то мелькнуло на лице Бальдра: слабая тень тревоги, затаившаяся в уголках его золотистых глаз.
— Нас всех что-то гнетет, — ответил он. Затем на его лице снова появилась улыбка. — Я знал, что ты возвращаешься. Что-то подсказывало мне. Почему так случилось? Прошли десятки лет, но я знал, что ты вернешься к нам.
— Повезло, ты угадал.
— Везения нет. Есть судьба и воля. Если воля сильнее, то ты можешь сам управлять своей жизнью. Если же сильнее судьба, то ты плывешь по течению, кружась, как доска в потоке воды.
Бальдр замолчал и неожиданно напрягся, как будто сказал больше, чем собирался.
— Я знал, что ты возвращаешься, — повторил он. — Почему?
Ингвар попытался отмахнуться от вопроса, хотя поведение Бальдра беспокоило его. В нем была какая-то напряженность, которую он не понимал.
— Ты говоришь как жрец, — сказал Ингвар. — Прекращай.
Тогда Бальдр протянул руку к амулету, висевшему у него на поясе. Он поднял его, чтобы было лучше видно: побелевший птичий череп на металлической цепочке. В глазницы были продеты металлические держатели, а на кости была грубо вырезана руна сфорья.
— Помнишь эту штуку? —
Ингвар остановил взгляд на амулете, и внезапно болезненные воспоминания закружились в его голове. Он протянул руку, и хрупкий череп звякнул при ударе о латную перчатку.
— Я забыл, — сказал он мягко. — Именем Русса, прости, брат. Я забыл.
Бальдр опустил амулет в ладонь Ингвара так, что металлические звенья обвили друг друга.
— Не извиняйся. Бери его обратно. Ты был прав — на нем есть вюрд. Он защищал меня, и какая-то моя часть теперь живет в нем. И тем не менее он знает, что настоящий его хозяин — ты.
Ингвар взял безделушку и поднес ее к красному свету жаровни. Он вспомнил, как отдал талисман Бальдру в знак дружбы в ночь, когда покинул Фенрис. Тогда он не ожидал увидеть эту вещь снова. Она была частичкой его жизни в стае, которую он оставлял за спиной, осколком его сущности, который не последует за ним в новую жизнь.
Сальскъолдур, страж духа, фрагмент, остаток чего-то, за что можно зацепиться, защищаясь от прихода Моркаи.
— Я не чувствовал себя правильно, — сказал Ингвар, глядя на вращающуюся перед ним кость. — До этого момента. Это последний кусочек меня, та частица, которую я оставил. — Он вновь взглянул на Бальдра. — Я отдал ее добровольно и не имею права забрать.
Бальдр кивнул.
— Я знаю, — сказал он. — Но какие права могут быть, когда речь идет об отношениях между братьями. Вещь зовет тебя. Она твоя.
Ингвар внимательно взглянул на Бальдра.
— Ты спрашивал, что изменилось, — произнес он. — Ты стал более внушительным, более серьезным.
Он взял талисман и повесил его на шею. Тот повис на нагрудной пластине, пристроившись рядом с ониксовым черепом среди изгибов чеканного нагрудника. Два символа нелегко ужились: один из них был тотемом странной и древней магии Фенриса, а второй — символом тайной мощи Инквизиции.
— Но я благодарен тебе за это, — сказал Ингвар, крепко сжимая руку Бальдра. — Мы всегда были братьями по оружию, ты и я. И мы снова ими будем. Из всей стаи тебя мне не хватало больше всего.
Бальдр вернул рукопожатие. Его хватка была твердой, почти жадной.
— Нам приходилось туго без тебя, Гирфалькон, — сказал он. — Мы хотели, чтобы ты вернулся. Ты снова сделаешь нас единым целым.
Ингвар отпустил его руку. Такие разговоры заставляли его ощущать беспокойство. Гуннлаугур произнес те же слова.
— Посмотрим, — это все, что он сказал в ответ.
Глава пятая
Буря, завывая, поднималась от перевала Охотника, неся с собой раздутые от снега облака, которые клубились над кривыми тропами. Горные уступы скрылись в завихрениях снежной мглы, старые дороги были перекрыты разрастающимися сугробами, а ущелья внизу засыпало снегом.