Кровь и туман
Шрифт:
Я тоже хочу снова чувствовать это – уют в знакомых местах, комфорт рядом со знакомыми людьми. И не на краткосрочную перспективу в виде мимолётных фантомов прошлой жизни, а надолго. Желательно – на всю оставшуюся.
А иначе, чувствую, недолго мне осталось.
***
Ноги сами ведут меня к лифту. Теперь пройти к этажу с камерами труда не составляет: сенсорный датчик на двери распознаёт клятву на моём предплечье и загорается неоновым синим по контуру моих пальцев. Металл слегка поскрипывает, когда дверь открывается, впуская меня через свои створки в крохотное
Десять счётов вниз, и я всё так же не знаю, сколько это в метрах.
За дверьми лифта ничего не изменилось с момента, как я пришла сюда с Ваней, чтобы вытащить Лису; узкий, длинный коридор, состоящий из камер, расходится в две стороны лишь в самом своём конце, синий свет лампочек бьёт в глаза.
Я делаю шаг из лифта, двери которого сразу перекрывают мне отступной путь. Набираю в грудь побольше воздуха и иду вперёд. Приходится рассматривать временного жителя каждой камеры, чтобы найти своего: с отросшими волосами, скрывающими лицо не хуже натянутого на лоб капюшона, с ярко-голубыми холодными глазами, с покрытыми шерстью руками, с когтями, с невинным лицом подростка.
Он мне сегодня снился. Он был одной из химер Христофа, которыми тот управлял, словно марионетками, в прямом смысле дёргая за ниточки. Я, в свою очередь, в этом сне была лишь сторонним наблюдателем. У меня не было возможности вмешаться, а потому приходилось лишь провожать взглядом каждую следующую игрушку Риса, которую он калечил, а после выбрасывал в темноту.
Останавливаюсь напротив нужной камеры. Мой заключённый сидит на каменном полу, прислонившись спиной к стене, и вертит что-то в руках. Как не пытаюсь разглядеть, что именно, никак не удаётся.
– Тай, – зову я.
– Слушание сегодня в шесть вечера, – отвечает он, не поднимая головы. – До этого я имею права не отвечать на вопросы стражей.
– Знаю, – вру я. – Но я здесь не за тем, чтобы пытаться тебя скомпрометировать.
Тай не реагирует.
– Что с тобой произошло? – продолжаю я. – Почему ты стал преступником?
– Какое тебе дело? – отвечает он вопросом на вопрос.
– Потому что я знала тебя как… обычного парня. Ты одевался словно старый рокер и вёл себя неидеально, но точно не был тем, кого сажали за решётку за что-то большее, чем неуместное поведение.
Медленно, – как мне кажется, даже чересчур показушно, – Тай поворачивает на меня голову. Голубые глаза оборотня гаснут, им на смену приходят обычные человеческие зрачки.
– Как ты могла меня знать, если я вижу тебя впервые в жизни?
– Это долгая история…
– До тех пор, пока я – её часть, мне всё равно интересно.
– Поверь мне, ты не поверишь мне, – говорю я, усмехаясь.
И, что странно, моя глупая шутка производит эффект и на Тая. Он улыбается. Правда, всего на мгновение, но и этого мне достаточно, чтобы понять – парень будет слушать меня, даже если продолжит старательно делать вид, словно я здесь – единственная, кто находится в невыгодном положении.
– Кем является твой отец? – спрашиваю я. Делаю шаг ближе к решётке, останавливаясь практически вплотную к ней. – Мой па… – слово встаёт поперёк горла.
– Мой отец мёртв.
Слова Тая ставят меня в тупик.
– Прости, я… не знала…
– Он умер год назад. Не думаю, что тебя не было настолько долго, чтобы не знать об этом.
Я ничего не помню и ничего не знаю. Это не тупик – это провал. Что мне сказать? Как вести себя теперь?
Опускаюсь на пол, облокачиваюсь боком на прутья решётки, колени обхватываю руками. Тай внимательно следит за каждым моим движением.
– Мне очень жаль, – произношу я. – Но я правда не знаю ничего о твоём отце.
– Он был альфой, его звали Амадеус. Это тебе о чём-то говорит?
Я киваю.
– Его убили свои же. Точнее, та часть стаи, которая не любит вас, стражей. – Тай снова глядит на предмет в своих руках. Если его ему разрешили оставить, значит, это что-то неопасное. Если Тай держит это при себе, значит, это что-то ценное. – Убили из-за того, что он собирался жениться на такой, как вы. Мы с сестрой остались вдвоём. А потом она переметнулась на сторону убийц отца, и я остался один. – Тай сжимает ладони в кулаки.
– Ты напал на меня, потому что хотел отомстить мне в лице всех стражей?
– Ещё одна глупая попытка сделать хоть что-то.… Вот уже полгода пытаюсь, но я не убийца, хоть и не буду врать – желание не оставить от вас и мокрого места слишком высоко.
– Я тебя понимаю.
Тай прыскает:
– Сомневаюсь.
Он бегло осматривает меня. Несколько раз его глаза вспыхивают голубым буквально на секунду. Интересно, о чём он думает?
– Что же произошло с тобой? – наконец спрашивает он. – Почему ты… Ты боишься. И это не что-то временное – страх стал твоим вторым запахом после первого, естественного.
– Все вокруг меня умирают, – говорю я.
И вдруг понимаю – впервые произнесла это вслух.
Вот она – точка невозврата. С этого момента слова имеют вес. Теперь они значат больше, чем когда были призрачной ватой в моих мыслях.
Теперь они настоящие. Теперь они живые.
В отличие от тех, кто по моей вине давно обрёл покой где-то под землёй.
– Умирают те, кто больше меня достоин жить, – продолжаю я. – И я уже никак не могу это исправить.
– Они умирают не из-за тебя, – говорит Тай с лёгким пренебрежением. – А то слишком много чести. Они умирают, потому что кто-то их убивает. Ведь не ты держишь оружие?
Я качаю головой.
– Не я. Но их кровь всё равно просачивается через мою кожу, – я вздыхаю. – И я боюсь, знаешь, больше всего на свете, что это ощущение уже никогда меня не покинет.
Тай ведёт бровью. Даже если он хочет что-то сказать, похоже, делать этого он не будет.
Христоф мёртв, и он остался только в моих воспоминаниях, но всё равно ему удаётся влиять на чужие жизни. И сейчас запястья Тая, как было в моём сне, связаны тонкими нитями безысходности.
Он жив, но эта жизнь даётся ему ещё труднее, чем принятие факта смерти.