Кровь и туман

nastiel

– И что это значит?

– Понятия не имею. Но, видать, здесь я не последняя в рейтинге лучших.

– Это я уже понял. – Бен морщит нос, показательно потирает поясницу. Затем вытягивает руку перед собой, образуя преграду между нами. – Отошла, блин! И ближе не подходи.

– Боишься меня? – я удивлённо приподнимаю бровь.

– От вас, психов, чего угодно ожидать можно, – отвечает он.

А секунду спустя уже улыбается.

Рядом с Беном мне хорошо. Он стал моим вторым другом после Лии, которого я нашла именно тогда, когда больше всего в этом

нуждалась. И, как и с Лией, я чувствовала – такую связь непросто будет разорвать.

– Так ты, получается, всё рассказала Ване? – спрашивает он, вдруг посерьезнев.

Я трясу головой. Киваю в сторону штаба, и Бен понимает меня, потому как сразу берёт направление к двери внутреннего дворика.

– Я просто задала ему, как учёному, интересующий меня теоретический вопрос. Да и смысл? Думаешь, нормальный человек поверит в путешествие во времени?

Мы проходим первый этаж штаба и снова оказываемся на улице, но уже за пределами территории объекта высокой важности. Бен идёт дальше, а я бросаю беглый взгляд через плечо на дверь и табличку рядом с ней.

Не гимназия и не пожарная станция – в этом времени существование стражей не является тайной, а потому большое четырёхэтажное здание носит название “Особого государственного учреждения по контролю межмировых отношений”.

Я нагоняю Бена. Он чуть поворачивает голову в мою сторону, словно убеждаясь, что это я, а потом произносит:

– Я тебе так скажу: нормальный человек – это тот, кто сам ни в жизнь не согласится отправляться в подобное путешествие.

***

Возвращаюсь домой я далеко за полночь. На радость не встречаю никакого возмущения со стороны родителей, как и их самих – лишь записка: “Слава, я у Ани Филоновой. Ужин в микроволновке. Целую, мама”. Дмитрий ещё в отъезде и будет только послезавтра. Свет из комнаты Артура льётся через щель между дверью и полом, и я даже слышу, как уменьшается громкость телевизора, когда я прохожу по коридору, но к Артуру всё равно не заглядываю – сразу ныряю в свою комнату.

Здесь слишком темно. Окна зашторены, и я не помню, чтобы делала этого перед уходом. Тянусь к выключателю, перевожу его в рабочий режим, но лампочка не загорается.

– Бесполезно, – произносит голос. Я вздрагиваю, вытаскиваю нож из куртки. – Извини. Не хотел тебя пугать.

Штора отодвигается в сторону, и я вижу силуэт сидящего на подоконнике человека. Он поднимает руку в воздух, и одновременно с этим я мысленно готовлюсь к нападению, но вместо этого человек просто проводит ладонью по окну. Следы его пальцев оставляют лёгкое свечение на стекле.

Свечение превращается в светлячков, взмывающих к потолку комнаты.

Это продолжается до тех пор, пока на потолке не остаётся и сантиметра пустого места. И теперь, когда комната освещена лучше, чем когда-либо, несмотря на холодность излучаемого света, я вижу своего гостя.

Как же он изменился…

– Мы договаривались на встречи без оружия, – Кирилл кивает на кинжал у меня в руке. – Он не железный, и всё же я не люблю, когда нарушают обещания.

Я кидаю кинжал

на кровать. Кирилл удовлетворённо кивает. Я не знаю, с чего начать разговор. Всё, что мне удалось узнать о Кирилле из этого настоящего, напоминает криминалистическую сводку, некролог и доску объявлений в одном флаконе.

В этом настоящем пираты – не воришки, странствующие по мирам в поисках лёгкой добычи и мелкого заработка. В этом настоящем пираты – преступники. Они не воруют, они совершают грабежи. Они не подбирают оставленное, они берут, не спрашивая разрешения. Они не запугивают, они сразу переходят от слов к делу.

Гло здесь не тихая, а жестокая, Филира – не по-хорошему чудаковатая, а коварная, Север – ещё более беспощадный и яростный, а Кирилл… Мой Кирилл больше не просто главарь ренегатов, он – лидер тех, кто, в случае поимки, будет казнён на месте, без суда и следствия.

– Зачем ты пришёл? – спрашиваю я.

– Как обычно, – Кирилл соскакивает с подоконника. Складывает руки на груди. Ткань его плаща противно хрустит. – Желание сдать меня ещё не появилось?

Видимо, это происходит не в первый раз: Кирилл наведывается ко мне и даже может обмолвится о том, что собирается сотворить, а я… не могу собственными руками подвести его под трибунал, даже несмотря на клятву, которую принесла перед Советом.

Он – мой друг. Вопреки всему, что произошло, и несмотря на то, что ещё случится.

– Ты сам знаешь, – отвечаю я.

– Знаю, – Кирилл касается медальона на своей шее.

Человек с кувшином. Водолей. Мой медальон тоже на месте – я чувствую его на своей коже чуть ниже ключиц.

– И это странно, – продолжает Кирилл. – Я тебя не понимаю, Рось. Ты настоящая дура, если надеешься, что сумеешь изменить меня, воззвав к совести. – Кирилл демонстрирует мне свои ладони. – Эти руки видели столько крови, сколько не видел ни один донорский пункт. Думаешь, хоть что-то сможет их очистить?

– Надеюсь.

– Надежда умирает последней, – хмыкает Кирилл.

Светлячки под потолком, один за другим, потухают, растворяясь в пустоте. Я уже знаю – с последним светлячком исчезнет не только свет в комнате, но и Кирилл.

А потому говорю, пока есть время:

– Я скучаю по тебе, Кирь.

– Давай обойдёмся без громких слов. Пожалуйста, – голос Кирилла срывается на последнем слове. – Ты не сможешь вечно быть ко мне добра.

– Я знаю, что где-то внутри тебя остался мальчик, который был моим лучшим другом.

– Рося…

– Пока не поздно, Кирь…

Светлячки гаснут все разом, но прежде я вижу, как дымкой тает силуэт Кирилла.

Даже видению не хватает храбрости дослушать меня до конца. Наверное, именно поэтому Кирилл и не приходит лично – знает, что я без труда смогу отыскать слова, способные достучаться до светлых уголков его души.

Критический рубеж. Глава 2

Бен, что для него, наверное, стоит невероятных усилий, молчит. И не просто молчит, а буквально язык проглотил, внимательно, пристально и неотрывно следя за новым куратором защитников.