Кровь на черных тюльпанах

Коршунов Евгений Анатольевич

— Сейчас мы с тобою поедем в одно местечко, — продолжал Селим. — Операцию намечено провести в ближайшие дни, и ты сразу должен включиться в ее подготовку, времени у нас остается мало.

— Что я должен буду делать? — осевшим вдруг голосом спросил Мишель.

— Приедем — узнаешь, — отрезал Селим и встал. — Поехали!

Глава 8

Селим припарковал свой старенький, помятый во многих местах «фольксваген» в глухом и узком тупичке, сжатом двумя старыми трехэтажными домами, построенными, судя по традиционной мусульманской архитектуре, еще в начале прошлого века, когда Бейрут был захолустным портовым городом Оттоманской империи. На веревках, натянутых между нависавшими над тупичком ветхими деревянными балконами, болталось

застиранное белье. Окна первых этажей — высокие и узкие, закрыты толстыми ржавыми прутьями и серыми от времени деревянными ставнями-жалюзи. Из окон слышались гортанные голоса арабских радиодикторов, рыдания знаменитой на весь Ближний Восток ливанской певицы Фейруз, чьи-то громкие разговоры, мужской смех, плач младенца. В тупичке пахло горящим древесным углем, шиш-кебабом, острыми приправами и пряностями, туалетным мылом и керосином. Это был старый квартал, все еще сопротивляющийся наступающим на него со всех сторон современным железобетонным башням, тесный, перенаселенный, живущий своей замкнутой обособленной жизнью, своими традициями, своими радостями и печалями. В другое время дня тупичок был полон детьми, у стен сидели старики, устроившиеся на расшатанных венских стульях, сохранившихся с давних времен. Старики задумчиво курили наргиле и блаженно жмурились, наслаждаясь теплом солнечных лучей, ухитрившихся проникнуть даже в узкую и сырую щель тупичка. Но теперь был час обеда и отдыха и тупичок был пуст.

— Сюда, — сказал Селим и кивком головы указал Мишелю на обитую ржавым железом узкую дверь в серой стене, почти вплотную к которой он поставил свой горбатый «фольксваген». Рядом с дверью торчала кнопка электрического звонка. Селим протянул руку к звонку, и за дверью послышался какой-то сложный, переливчатый перезвон, а затем чьи-то шаги. Прошла минута, потом дверь со скрипом отворилась, и в полутьме уходящего внутрь коридора появился плотный крепыш в пятнистой военной куртке и с пистолетом в руке. Кивнув Селиму, он взглядом спросил его о Мишеле: кто?

— Мохаммед, — бросил ему Селим, и парень отступил, пропуская их. Мишель отметил, что его здесь ждали.

Селим уверенно пошел вперед по узкому полутемному коридору, в который выходили двери четырех или пяти комнат старинной квартиры, обставленной типичной арабской мебелью — низкой, мягкой, затейливо украшенной резьбой и позолотой. Все двери, кроме одной, самой дальней, были распахнуты, и в комнатах за ними никого не было. Селим уверенно толкнул ладонью последнюю дверь, за которой оказалось что-то вроде радио — или электромастерской, освещенной тремя чертежными лампами, укрепленными на деревянных верстаках, заставленных какими-то приборами, заваленными пучками проволоки, полупроводниковыми схемами, миниатюрными инструментами. За одним из верстаков пожилой мужчина с воспаленными глазами, прикрытыми зеленым пластмассовым козырьком, ковырялся в пластмассовой коробке, чем-то похожей на радиоприемник. В руках у него была тонкая отвертка и паяльник с длинным «жалом». Он даже не повернулся на скрип открывшейся двери и сосредоточенно продолжал свое дело.

Войдя вслед за Селимом, Мишель мгновенно окинул взглядом комнату — просторную, но заставленную картонными ящиками и коробками разных размеров, тремя старыми мягкими креслами и металлической солдатской койкой, прикрытой серым одеялом. На койке валялась американская автоматическая винтовка «М-16», рядом с нею — кожаная плетенка с круглыми зелеными гранатами. Под окном, наглухо закрытым изнутри железными ставнями, стоял ручной пулемет с заправленной в него лентой. Тут же на полу-новенький никелированный поднос с кофейником и тремя скромными чашечками белого фаянса с остатками кофейной гущи.

— Садись, — приказал Селим Мишелю и махнул рукой в сторону кресел. — Привыкай к обстановке…

Сам он тут же плюхнулся в кресло и с наслаждением вытянул ноги, с усмешкой наблюдая, как Мишель осторожно садится напротив него, все еще продолжая оглядывать странную комнату. Парень, впустивший их, остался стоять на пороге, не сводя любопытных глаз с Мишеля и не выпуская из рук пистолета. Минуту-другую в комнате царило молчание, и в тишине было слышно, как сопит у верстака человек, колдующий над пластмассовой коробкой. Наконец, он удовлетворенно вздохнул, положил отвертку и паяльник на верстак, отодвинул от себя коробку и повернулся на

вертящемся стульчике.

У него оказался острый, пронизывающий взгляд, умный и холодный, словно вместо глаз были льдышки. Крепкие, резко очерченные губы ярко алели на желтоватом рябом лице, над губами нависал большой толстый нос с перебитой переносицей.

— Мохаммед? — полувопросительно-полуутвердительно произнес он низким хрипловатым голосом, оценивающе оглядывая Мишеля.

Мишель кивнул, во рту у него пересохло, он понял, что именно от этого человека теперь зависит вся его судьба.

— Меня зовут Сами, — продолжал рябой, а затем кивнул на парня, все еще стоявшего в дверях. — Этого — Валид. А с Селимом ты уже знаком. У нас мало времени, чтобы определить, на что ты способен. И поэтому будешь делать то, что я тебе прикажу, понятно? Но прежде всего запомни, что ты будешь работать в паре с Селимом. У него на счету уже немало удачных акций, и тебе придется у него поучиться. И прежде всего конспирация — ради твоей же собственной шкуры. Понятно?

— Понятно, — чуть слышно выдохнул Мишель, чувствуя, что на шее у него затягивается невидимая петля.

— Ничего, парень! — вдруг смягчился Сами и улыбнулся, показав крупные желтые зубы. — Все будет о’кей! И если будешь стараться, мы сделаем из тебя настоящего боевика, абадая! [14]

И вновь лицо его стало жестким:

— А сейчас ты отправишься с Селимом в одно местечко, где вы будете мирно пить пиво и тихо беседовать, наслаждаясь жизнью… за счет фирмы, в которой ты теперь работаешь вместе с нами.

14

Абадай (ливанский диалект арабского языка) — богатырь.

Сами перевел тяжелый взгляд на Селима, и тот сразу подобрался и выпрямился в кресле.

— Идите! — резко бросил Сами и, повернувшись на своем стульчике к верстаку, принялся ковыряться в пластмассовой коробке.

Селим сделал Мишелю знак, и оба они направились к выходу из комнаты. Валид пропустил их и пошел сзади, словно конвоир. Лишь у самого выхода из квартиры он молча отстранил их, подошел к двери, заглянул в глазок и, убедившись, что снаружи никого нет, выпустил их в тупичок.

А еще через двадцать минут, попетляв по лабиринту городских улиц, Селим остановил свой «фольксваген» перед скромным заведением без вывески, что-то вроде бара или закусочной. В небольшом помещении, выходящем высоким — от пола до потолка — окном сразу на две улицы, была мраморная стойка и стеклянная витрина-холодильник с немудреными закусками из мяса, фасоли, свежих и маринованных овощей. У входа в заведение красовался большой никелированный шкаф, в котором на медленно вращающихся вертелах жарились курицы, подпекаемые ровным огнем газовых горелок. Три из пяти столиков перед стойкой были заняты. Лысый старик с седой щетиной на дряблых щеках, стоявший за стойкой в несвежем белом фартуке, встретил Мишеля и Селима вопросительным взглядом, и когда Селим заказал ему две большие банки пива «Хейникен», равнодушно кивнул.

Они уселись за столик у самого окна. Старик поставил перед ними высокие стеклянные кружки и зеленые банки «Хейникена», затем подошел еще раз и принес блюдечко с жареными, посыпанными солью дынными семечками. Проделав все это, он удалился к себе за стойку и принялся перетирать стоявшие на ней кружки и стаканы.

Селим ловко содрал язычки тонкой жести, закупоривавшие банки, разлил пиво по кружкам и пододвинул одну из них Мишелю:

— Давай… за счет фирмы!

— За счет фирмы, так за счет фирмы, — согласился Мишель и взял кружку.

Они молча выпили пиво, и Селим заказал еще пару банок «Хейникена». Приятная теплота растекалась по всему телу, снимала напряжение, располагала к благодушию.

— И часто тебе приходится вот так… за счет фирмы? — добродушно спросил Мишель Селима, глаза которого уже хмельно блестели.

— Это что… — хвастливо отозвался Селим. — Мелочь, чепуха. Подумаешь — пиво. Случаются расходы и куда больше, фирма свое дело знает. Вот подожди — провернем мы эту работку, увидишь тогда! Озолотимся. Только смотри… не ошалей! Начнешь швырять деньги направо-налево, обратишь на себя внимание и… фирме ты больше не нужен!