Кровь в его жилах

Лаас Татьяна

— Как он, не знаете? — Светлана привычно отвлеклась. Калина довольно, словно не ожидал услышать в её голосе заботу о ком-то ином, кроме неё самой, отчитался:

— В порядке, как и Павел. Оба жить будут. Что-то еще?

— Спасибо, Калина. Можно узнать твое имя?

— Алексей Петрович.

Светлана улыбнулась:

— Хорошее имя. Ты защитник, как и Александр Еремеевич. Помни это и никогда не убивай, когда есть шанс взять живым и передать суду.

Калина не сдержал своего природного ли, или старательно выпестованного ехидства:

— Огненного змея вы тоже будете

брать живым?

— Да, конечно. Он должен дать показания.

— Вы рисковая барышня, Елизавета Павловна. Теперь я понимаю, что Сашка в вас нашел. Он такой же безумец, как и вы.

— А вы не такой?

— Нет, конечно! — возмутилась тьма.

Светлана не удержалась от колкости:

— То есть подмигивать будущим императрицам — не безумие?

— Виноват, не повторится. Просто понравилось, как вы Аристарха Борисовича на место поставили. Он же себя главой России назначил, министров и Думу только так гоняет, про императора вообще молчу…

Светлана задумчиво шагала по улице, не замечая прохожих, которые шарахались в сторону от разговаривающей с пустотой чиновницы:

— Спасибо за откровенность.

— Спасибо за право сохранить душу чистой. Мне уже не поможет — другим да.

Светлана даже в кромеж провалилась, вглядываясь в нагловатые глаза Калины:

— Кто вам сказал про душу?

— Кошка. Он лгал? Но и вы сегодня назвали нас людьми… Не нечистью.

— Он сказал правду. Вы люди. И душа у вас есть.

Калина кивнул и молча потянул её в Явь, выкидывая уже дома.

— Отдыхайте, у вас сегодня был тяжелый день. А у меня еще и ночь такая будет.

Светлана улыбнулась: нахал! Точно, нахал, как человек, а не кромешник. В комнате сам собой включился свет, а потом на столе, рядом с почтовой коробкой, возникли тарелки с ужином.

— Ухожу! — отчиталась тьма. Оставалось надеяться, что Калина не из лгунов.

Снимая с себя шинель, Светлана как завороженная смотрела на коробку. В первый момент её даже пот прошиб, когда она прочитала, кто её прислал: «Громов Е. А.» На миг инициалы перепутались, и Светлана глупо понадеялась, что это от Саши. Нет, посылка пришла от его отца. Светлана даже пальцами прошлась по инициалам: «Е» и только потом «А». Еремей Александрович. Он назвал Сашу в честь своего отца. Это что-то да значило? Он так полюбил мальчишку с проклятого перекрестка, что не побрезговал назвать его родовым именем. По логике, первым сыном у Саши должен стать Еремей. Простоватое имя, выдающее происхождение ребенка. Но ведь хорошее же имя.

Осторожно открывая коробку перочинным ножом и не зная, чего ей ожидать от незнакомого мужчины, Светлана уговаривала сердце не нестись вскачь. Ничего плохого Громов-старший ей причинить не мог.

В коробке лежал новенький артефакт связи с выбитым на панели гордым «ЗУБР». Кристальник. Очень дорогой и очень необходимый. Светлана нажала на кнопку активации, и шестерёнки тут же принялись крутиться с легким скрежетом и щелчками переключений кристаллов.

А еще через минуту он громко, пронзительно зазвонил.

Светлана приняла звонок, настороженно представляясь:

— Титулярный советник Богомилова, слушаю.

В трубке раскатисто прозвучало:

—

Еремей Александрович Громов, к вашим услугам. — Голос совсем не был похож на Сашин. Даже жаль. — Саша вчера настоятельно просил позаботиться о вас, если что-то с ним случится. И не бойтесь, я уже отправил в Суходольск своих лучших юристов — разберутся! Если что-то случится, если будете думать, что вам грозит опасность, если нужна будет помощь — сразу же телефонируйте, даже не думайте. Укроем и защитим, слово чести.

Светлана улыбнулась — у Саши только такой и мог быть отец, никак иначе.

— Не волнуйтесь, Еремей Александрович, пока все под контролем. Правда.

— Саша очен-но вас просил без него на змея не ходить. Очень просил.

Глава двадцать пятая

Происходит катастрофическая угроза Светланиной жизни

Утро встретило Светлану звоном будильника, встроенного в кристальник, приятным сумраком — кто-то ночью заботливо зашторил окна, — теплом — опять же кто-то жарко натопил ночью печь, — запахом свежей сдобы с кухни, крепко заваренным чаем и аккуратной стопкой бумаг на кухонном столе.

Светлана, закутавшись в шаль поверх длинной, в пол ночной сорочки, осмотрела красиво сервированный стол, с удивлением узнавая фарфор, в котором подали еду. Она осторожно перевернула блюдце, замечая клеймо Императорского фарфорового завода, который из Санкт-Петербурга перенесли куда-то под Новгород.

Забота была приятна, но она перешла все оговоренные вчера границы!

— Калина, на минуточку! — требовательно позвала Светлана. Отстаивать свои границы надо сразу, иначе их сметут за ненадобностью. Да и глупо привыкать к такой заботе — потом болезненнее падать и возвращаться к привычной жизни. Это Светлана помнила — она уже разок теряла Сашу.

Опричник возник незамедлительно — отвратительно бодрый и успевший привести себя с утра в порядок. Сама Светлана даже умыться не успела, первым делом заглянув на кухню.

— Доброе утро, ваше императорское высочество! — гаркнул Калина, как в броню закованный в черное сукно кафтана, и лихо вытянулся во фрунт, щелкая сапогами. На мелкой, тесной кухне, где с трудом помещались стол, печь и холодильный ларь, это смотрелось странно. Кажется, даже тканевый абажур задрожал под потолком от лихости Калины. А вчера он, кстати, обращался к Светлане по имени-отчеству. Никак, Соколов внушение сделал парню.

Светлана, подавляя зевок, напомнила:

— Алексей Петрович… Что вчера было сказано про пребывание в моем доме?

Преданно глядя в глаза, рыжий опричник четко и почти дословно процитировал:

— В доходный дом Боталовой по адресу Липовая № 30 и особенно в вашу квартиру хода опричникам нет. Только при непосредственной угрозе вашей жизни.

— И.?

Калина от усердия даже глаза выпучил — вот же шут гороховый!

— И угроза была, ваше императорское высочество. Катастрофическое падение уровня сахара, проявляющееся в нарастающей слабости, повышенной возбудимости, треморе рук, раздражении… — он с явным наслаждением в голосе выделил последнее слово. — … бледности кожи, коме и смерти.