Кровь вторая. Орда
Шрифт:
Тигран объехал город, с восторженно встречающими его жителями, оставил небольшой отряд для блокады Валтасара, засевшего за стенами мятежных храмов, отдав почести жрецам и оставив указания по должной встрече Царя Царей, увёл свою конницу навстречу Курушу, в надежде успеть с поимкой халдейского царя. Но не успел.
После неоднократного набрасывания на оборонительные ряды Куруша, Набонид, при очередном отступлении с ужасом осознал, что окружён. Отход его к Вавилону, был отрезан мятежными войсками Сипара, которые, всё же «успели к раздаче». Царь Вавилона, вновь бросив войско, бежал и укрылся
Куруш, принял его неожиданно доброжелательно, чего Тигран, памятуя о последние встрече, не как не ожидал. Поведав о своём южном походе, Тигран с опаской рассказал своему бывшему другу, об непреднамеренном взятии столицы, стараясь придать повествованию сарказм.
Уморительное повествование пленения Вавилона, как мог бы рассказать, только такой проныра, как Тигран, повергло Повелителя и весь его двор в необузданное веселье и Куруш хохотал громче всех.
Тигран очень боялся реакции, этого любимца Ахурамазды, на взятие им «вечного города», в обход самого Великого Себялюбца, но толи, правильно выбранная тактика рассказа, толи, действительно, настроение Царя Царей и без него было хорошим, но Куруш воспринял эту весть благотворно и мало того, тут же назначил Тиграна наместником Вавилона, что удивило не только самого Тиграна, но и всё окружение Повелителя Народов.
Тигран, с наигранной радостью воспринявший данное назначение, расценив это решение, как одно из двух. Либо, Куруш затеял против него очередную игру, с непонятными последствиями, либо, это просто, очередная блажь и со временем она пройдёт. Оказалось, и то и другое. Правда, выкрутиться Тиграну из хитросплетений придворных интриг, как ни странно, помог его ревнивый конкурент — сын Куруша, Камбиз.
Всего неделю пробыл Тигран на посту наместника «великой столицы богов», успев за это время, лишь штурмом взять мятежные храмы, с горсткой защитников и выполняя веление Куруша, вырезать там всех, включая сына халдейского царя Валтасара, после чего амбициозный Камбиз, буквально, затребовал у отца, назначить его, наместником в этом городе и Тигран, в каком это веке, не только не стал противиться, но и пошёл с ним на тайный сговор, всячески помогая наследнику занять эту должность.
Куруш поддался всестороннему давлению и скрепя сердцем, но затаив неладное, отпустил Тиграна в свою сатрапию, убеждая себя и своего главного советника по интригам Креза, что ещё ничего не кончено, а только начитается.
Осаждённый в Борсиппе Набонид, сдался на милость победителя сразу, как только тот, в первом же своём к нему обращении, пообещал не только оставить в живых, но и дать возможность править с ним в его «Стране Царств» совместно. Куруш сдержал своё обещание и вскоре, оставленный в живых Набонид, был сослан на правление, в одну из отдалённых провинций, где и помер своей смертью.
Глава сорок восьмая. Они. Сюрприз
Имея три разных мнения, по одному и тому же вопросу и совершенно разное настроение, путники покинули колдовской бабий Терем. Провожать их никто не вышел, открыли ворота и ладно. Кайсай, в состоянии, не то, до сих пор не выкарабкавшегося из глубокого шока, от всего пережитого, не то,
Калли же, как подменили. По язвительному замечанию Золотца, Кайсай, видимо, перестарался, прыгая на ней зайчиком, удовлетворив сестрёнку на год вперёд, только б не лопнула от привалившего счастья. Рыжий, её едкое злословье в свой адрес, оставил без ответа, ибо к озвучению оного, вовсе перестал подавать любые признаки в восприятии окружающего мира.
Матёрая орды любавиц, щебетала без удержи, прям, прихватил её словесный понос и из довольной жизнью девы, так и пёрли всякие сказки и легенды разных народов. Она пела и не будь верхом на коне, может быть и сплясала бы.
Кайсай, измочаленный телом, с не менее изжёванным мозгом, все её рассказы, впускал в одно ухо, тут же выпуская их в другое, на волю, не задерживая внутри своей опухшей головы, ни капельки услышанного.
Ехал грузно, тупо уставившись на уши своего Васа и ни о чём не думал. Вот, заставь человека ни о чём не думать, хрен получится, а тут и заставлять не надо было, голова, элементарно, отказывалась работать, как на приём всего снаружи, с последующим пережёвыванием, так и на выдачу, хоть чего-нибудь вовне.
Ничего не хотелось: ни спать, ни есть, ни пить. Даже, когда девы, останавливались слить из себя излишки употребляемой жидкости по пути, Кайсай, как заворожённый иль находясь под мороком, что прибил пыльным мешком по голове, продолжал тупо и малоподвижно сидеть в седле.
Его даже тормозить принудительно приходилось, так как, на веления Золотца голосом, он не реагировал, продолжая мерно плестись дальше. Притом, со стороны, что было удивительно, он виделся девам, наоборот, в глубочайшем процессе раздумий, занятый этим на столько, что полностью потерял связь с реальным миром.
Золотые Груди ехала также, в основном молча, но в отличии от Кайсая, действительно призадумавшись, и вид у неё был, почему-то, какой-то потерянный, виноватый, что ли, как будто из неё стервозный стержень вынули, а то, что осталось, выплюнули и это её очень обидело.
Сначала, она тоже заторможено реагировала на обращения к ней Калли, всякий раз, выходя из своих дум оторопелой, с видом, что, вот-вот, заплачет, но постепенно, вслушиваясь в сказки смуглянки, отвлеклась от своих «обидных» мыслей и к обеденной стоянке, вроде бы, даже ожила, возвращаясь до обычной своей кондиции, хотя, на самой стоянке, пока прислуга готовила еду, ушла в одиночестве бродить по лесу, на краю которого они остановились, вновь впадая в прежнее, «выплюнутое» состояние.
Кайсай, стащенный, чуть ли не силой с коня, упал на траву, вперив равнодушные глаза в небо, даже не щурясь от яркого солнца, сорвал травину и монотонно принялся грызть стебель, не проявляя никаких эмоций.
Калли присела рядом, что-то по жужжала над ухом, но видя, что он никак не реагирует на неё, не то, обидевшись, не то, единственная из всех осознавая, что с ним происходит, оставив его в покое, переключила неуёмное желание, в излиянии своего многословия, на девок прислуги, которые Матёрую, в этом дружно поддержали.