Кроваво-красный
Шрифт:
Коридор. Факелы гасли один за другим, и ворвавшийся в подземелья порыв ветра уносил струйки дыма. Реальность ломалась, оставшееся за спиной пространство сжималось в комок, и оборачиваться было некуда — за спиной стелилась сплошная чернота. Убежище умирало, из дома превращаясь в чужие и холодные руины, в которых не было места даже призракам.
Мысли утратили образы, из них исчезли лица и имена. Вязкая пустота разрасталась внутри, рождая ползующую по позвоночнику дрожь. Перехватило дыхание, что-то внутри мучительно заныло, но слез не было — было сводящее с ума желание
В лаборатории холодным и мертвым светом горели кристаллы, и, когда голубой блик осветил короткий костяной кинжал в руке Спикера, Терис даже не вздрогнула. Взгляд скользнул по незнакомым рунам на клинке, и мысль, что эта вещь тоже рождена Пустотой, не вызвала никаких эмоций.
Слова, брошенные убийцей, пронеслись мимо, и полукровка отстраненно почувствовала, как ей с силой рвут рукав, обнажая предплечье.
Неважно, зачем.
Нож впился в руку пульсирующей болью, полоснул вдоль вен, и по коже побежали, срываясь вниз, ручейки темной крови.
— Терпи. — Прошипел около уха Спикер, вжимая ее руку в каменный стол своей, рассеченной этим же ножом.
Терис стиснула зубы, сгибаясь и цепляясь пальцами сведенной судорогой руки за рукав черной робы.
Боль отрезвляла, иглами впивалась в мозг, заново лепила сознание.
Кровь, смешиваясь, стекала по камням, неровными дорожками писала начало чего-то нового, приходящего на смену сгоревшей старой жизни. Чего-то, что не обещало быть легким, но обещало жизнь, купленную непомерно высокой ценой, которую придется оправдать.
Чернота затопила глаза, в последний раз вспыхнул и погас кристалл. Ощущения доходили издалека, отрывочно сообщая о том, что тело еще способно что-то чувствовать в отличие от сжавшегося в комок сознания.
Зашипело на ране зелье, руку охватил туго и неровно наматываемый бинт.
Ступени. Ноги шли сами, но она не чувствовала этого, боль в глубокой ране перекрывала все.
Темнота. Снова единственная свеча в витом подсвечнике, и запах собственной крови повис в воздухе, смешанный с ароматом духов и масел. Под повисшей в пустоте рукой — тяжелые складки покрывала. В зеркале отражаются грани стеклянных флаконов, пестреет цветами небрежно наброшенная на высокую спинку стула ткань халата.
Все так, как должно быть, не хватает только самой хозяйки. И приближающиеся к двери шаги принадлежат не ей.
Терис медленно подняла тело, здоровая рука вцепилась в резной столбик, и подогнувшиеся ноги выдержали.
Распахнулась без звука дверь, и свеча погасла, уронив на стол восковую слезу. Две черные тени переступили через порог, яркий свет факела обжег сухие глаза, но закрыть их сил не оставалось. Смотреть. Смотреть на ставшую отвратительной золотую птицу, на ничего не выражающее лицо Лашанса и капающую с его наспех перевязанной руки кровь.
Скоро все закончится. Будет утро, будет рассвет, но боль напоминает, что все это не останется в прошлом ночным кошмаром.
Альтмерка смотрела сверху вниз, взглядом сдирая кожу, разбирая на мышцы и кости, и под на ее обожженном виске дрогнула
— Что же, поздравляю. — Ее тон выдавал смесь неверия и легкой досады, но взгляд обрел спокойствие, рожденное знанием того, что теперь ее люди в безопасности. — Слушатель предполагал, что ты докажешь свою преданность. Ты можешь набрать новых людей. Слушатель пришлет кого-то для поддержания порядка. Мы еще обсудим это. А Терис... Ты должен понимать, что Ярость Ситиса...
— Не приходит к членам Черной Руки. — Ладонь убийцы тяжело легла на плечо. — Терис теперь мой душитель.
Глава 64
Бледно-зеленая вязкая капля медленно катилась по толстому стеклу колбы. Бесконечно долго. Время, недавно проглотившее несколько часов жизни, теперь безжалостно растянулось, позволяя сознанию вобрать каждую деталь.
Раздробленный стеклом алхимических приборов свет факела бликами застыл на надгробии, заменявшем в форте стол. Глубокая трещина в сером камне сохранила след чьей-то крови. Белизна сложенных бинтов резала глаза, напоминая о костях, и воспоминания обжигали болью понимания, что уже не будет как прежде.
Та же лаборатория, те же тяжелые реторты и колбы, которые когда-то было страшно трогать. Тот же скрип костей в сумраке за дверью, даже скелеты те же самые. Спикер так же сосредоточенно обжигает над огнем иглу, только за пределами этого форта не осталась ничего и никого.
Терис не помнила обратного пути. Помнила, как Аркуэн пару мгновений смотрела на нее и осознавала слова Лашанса, после чего без слов развернулась и ушла, и где-то в коридоре вслед за ней потянулись черные тени присланных Слушателем убийц. Она помнила Матье — казавшиеся темными глаза бретонца выражали предельное чувство вины, спина сгорбилась, и он что-то сказал, прежде чем последовать за своим Спикером.
Ему было жаль, только это ничего не меняло. Не для Винсента, Мари, Очивы и остальных. Не для Лашанса, который с тех пор не произнес ни слова и в полной тишине зашивал глубокий порез на руке полукровки.
Притупленная зельем боль пульсировала в глубине раны, полураздавленной улиткой ползла до мозга, глухого ко всем мыслям.
Костяной нож из Пустоты, обмен кровью — все это что-то значит, открывает ранее закрытые двери к ответам на не заданные вопросы. Дарует защиту. Ярость Ситиса не приходит к членам Черной Руки. Она теперь душитель.
Понимание этого приходило и таяло в безразличии. Черная Рука, ответственность душителя, причастность к тому, что еще вчера было бесконечно далеким и недоступным... Неважно. Что бы ни ждало впереди, сейчас это не вызывало никаких эмоций, даже страха перед тем, что, наверное, придется лицом к лицу столкнуться со Слушателем.
Бинт скрыл под собой шов, и Спикер тяжело опустился на лавку, глядя в пол с тем же выражением, что и несколько часов назад. В застывших глазах читалась уже бессмысленная попытка найти решение, ответ на единственный оставшийся вопрос.