Кровавые сны
Шрифт:
Молодой секретарь проводил инквизитора в преддверие рабочего кабинета Луи де Берлемона и оставил дожидаться приглашения, взявшись скрипеть пером над какими-то бумагами, лежавшими на столе у самого застекленного окна. Прошел час ожидания, потом второй. Кунц, отвыкший от небрежения со стороны высоких иерархов церкви, чувствовал, что его унижают намеренно. К тому же он сильно проголодался, даже не остановившись в дороге у какой-нибудь харчевни, чтобы поесть. Оказалось, что прелата вообще все это время не было в кабинете — он вошел, высокий, пышущий здоровьем и силой, в сопровождении каноника церкви Антверпенской Богоматери,
— От нас ушел епископ антверпенский, — сказал Луи де Берлемон, — Франциск Зонниус оставил сей мир.
— Когда? — опешил инквизитор. — Я покинул Антверпен всего две недели назад, и…
— Семь десятков лет было этому великому благочестивому мужу, с которого все мы должны брать пример, — сказал прелат, воздев горе светло-карие очи. — Он умер без мучений, во сне.
— Когда отпевание и похороны, ваше преосвященство?
— Пускай это не волнует тебя, Кунц, — взгляд, обращенный Берлемоном на Кунца Гакке, не выражал никаких теплых чувств. — Я не намерен терпеть твое общество, направляясь в Антверпен.
— Прошу прощения у вашего преосвященства, — Кунц склонился в поклоне. — Потеря моего компаньона, с которым я проработал вместе двадцать лет, была слишком тяжелым ударом.
— Его нет уже два года, Кунц, целых два года! — прикрикнул Луи де Берлемон. — Мы же не малые дети, чтобы так долго предаваться скорби!
— Дело в том, что именно два года назад, возвращаясь из Кастилии, мы с палачом и новым фамильяром моего трибунала попали в плен к англичанам. Около полутора лет заняли у нас освобождение и последующее бегство с островов. Так что я узнал о гибели отца Бертрама только полгода назад…
— Только полгода! — с деланным сожалением произнес архиепископ. — Целых полгода, в течение которых вы не удосужились уведомить меня о том, что вы живы и обретаетесь в Нижних Землях! Возмутительное пренебрежение!
— Возможно, мнение епископа Брюгге способно несколько смягчить ваше справедливое негодование, — сказал Кунц, протягивая прелату конверт с письмом от его коллеги.
— Ремигиус! — поджав губы, протянул вельможный клирик, и в одном этом слове Кунц уловил все отношение де Берлемона к человеку, уступающему по родовитости и близости к властям Семнадцати провинций. Точно так же архиепископ Камбрэ относился к нему самому, или к тому же покойному Франциску Зонниусу. Для Луи де Берлемона ровней были только такие же аристократы, кардиналы, короли, да римский папа.
Они прошли в кабинет, где сам архиепископ и антверпенский каноник заняли кресла по разные стороны от стола, а Кунц был вынужден стоять, как провинившийся школяр, со склоненной головой. То, что голова была лысой, только усугубляло унизительность ситуации, в которую, чего уж там, Кунц Гакке сам себя загнал.
— Читал письмо? — вопросил де Берлемон, бросив конверт на стол.
— Нет, ваше преосвященство, — ответил Кунц, — хотя епископ Брюгге и обсуждал со мной за обедом его содержание.
Намек подействовал совсем не так, как ожидал голодный инквизитор. Слишком уж долго он избегал общества людей, для которых все, кто ниже их по положению, не воспринимаются достойными внимания и сочувствия.
— Слуги Господа не должны ставить плотские желания впереди потребностей духа, — произнес Луи
Кунцу ничего не оставалось, как склониться в поклоне, целуя рубиновый перстень на белой руке прелата.
— Ваше преосвященство, — слуга в епископской ливрее отворил дверь кабинета и сообщил: — Ее величество передает, что непременно будет на обеде в летнем павильоне.
— Ступай уже с Богом, сын мой, — поморщился Луи де Берлемон. — Ты у меня далеко не первый в очередности дел.
Унижение от того, что им помыкают, голод и любопытство буквально разрывали Кунца на части: кто была загадочная королева, которая обедала с Берлемоном? Вероятно ли, чтобы самые известные в Европе жены французского или испанского королей вдруг оказались в Камбрэ? Нет, невозможно. Даже одна из них не покинет столичный двор без того, чтобы это стало известно всему миру. Английской королеве также нечего делать в гостях у католического прелата, да и со времени службы на островах Кунц помнил, что Елизавета I никогда не покидала Британию. Кто остается? Возможно, королева-мать, знаменитая отравительница Екатерина Медичи пробралась сюда, чтобы интриговать для своего сына, Генриха III французского?
Это казалось наиболее вероятным объяснением услышанному. Кунц был вынужден подчиниться прямому архиепископскому приказу, он не мог жаловаться или проигнорировать распоряжение начальствующего над ним прелата, это означало бы разрыв с церковью, меру, на которую Кунц Гакке не пошел бы никогда, какие бы блага ему ни сулили. Но написать письма влиятельным церковным иерархам, которые давно его знают и не сомневаются в преданности инквизитора Гакке делу короны и церкви, он мог, и даже был обязан это сделать.
Горе Луи де Берлемону, если он задумал плести интриги с Парижем за спиной у своего сюзерена, испанского короля!
Глава XXVII,
Сбывался дурной сон, напророченный самим Феликсом: лесную дорогу преграждали знакомые стражники Бад-Хомбурга, впереди них гарцевал на давешнем высоком гнедом коне капитан фон Дармштадт в чеканном морионе и гербовом плаще.
— Будто бы время повернуло вспять, — вместо приветствия процедил ван Бролин, глядя без улыбки перед собой. Он не выспался, ночное напряжение сил делало трудными жесты, речь, мир вокруг виделся совершенно безрадостным, да он, впрочем, таким и был. Безумно хотелось заснуть прямо в седле, или на земле, свернувшись, или на дереве. Все равно.
— Я не мог уснуть всю ночь, — разглагольствовал командир стражи. — Дитрих неплохой и весьма щедрый молодой человек. Он бы не простил меня, если бы я настаивал на возвращении всего. Половины будет вполне достаточно, сотня и так огромная сумма для никому не известных бродяг из Нижних Земель. Незаконным происхождением от иных, покойных ныне, аристократов, если задуматься, может похвастаться любой европеец.