Круг замкнулся

Кнут Гамсун

— То-то и оно: все, кроме меня. Я не хочу. Мне недостает силы воли.

— А почему, собственно, все хотят кем-то стать? — осторожно спросил Клеменс.

Ольга шутливо ответила:

— Потому что у людей есть внутренний стимул, как сказал Рибер Карлсен в своей проповеди.

Клеменс:

— Да, сказано недурно. Больше всего это относится к желанию человека подняться в социальном плане.

— Нет, вы мне объясните, почему эта пара идет с той же скоростью, что и мы, — нетерпеливо перебила Ольга.

Мужчины улыбнулись, и Клеменс ответил:

— Они

идут по общественной дороге.

— Нет, они обернулись и увидели нас. И пошли так же, как и мы.

— Мы можем их обогнать.

— Нет, — сказала она, — тогда они подумают, что мы их увидели. Они наверняка смотрят на меня теперь сверху вниз.

— Что-о?

— Да, я заметила это. Эти люди дают мне понять, что, раз отец потерял состояние, мы больше ничего не стоим.

Абель попытался разубедить ее, но его попытки ни к чему не привели.

— Он в прошлом году достроил свой дом, и теперь дом у него в два раза больше прежнего.

— Это и называется социальный подъем, — насмешливо сказала Ольга. — И к тому же дурость. Ну зачем ему такой большой дом?

Они подошли к стоянке, и Абель сказал:

— Мы могли бы проехать мимо них на машине.

— Да! — радостно воскликнула Ольга. — Спасибо, Абель.

Они сели в машину.

Клеменс с усмешкой спросил:

— А куда мы поедем?

— Проедем мимо них, — ответил Абель, тоже усмехнувшись.

— Далеко, — потребовала Ольга. — К усадьбе Фредриксенов. Проедем мимо Фредриксенов. Пусть они увидят, что мы катаемся. Но зайдем поздороваться.

— Это зачем? — спросил Клеменс.

Они рванули с места, проехали мимо парочки Робертсенов, которые больше для них не существовали, и выехали на берег. Перед виллой Фредриксенов они велели шоферу ехать медленнее под тем предлогом, что там лежит больной человек. Ольга же развалилась на сиденье и демонстрировала себя. Нет, никого не видно.

— Тогда поехали в Валгаллу! — скомандовала она.

— Почему в Валгаллу? — спросил Абель.

— Там купальни. Ты разве не знал?

— Их построили уже после меня.

Купающихся они не заметили, время года было позднее, но ресторан был открыт. Велев шоферу подождать, они вошли в огромное пустое помещение, выбрали себе уголок и заказали кофе и бутерброды.

— Мы проголодались, — сказала она.

— Ты говоришь за всех нас, — заметил ее муж.

Ольга:

— Мне очень досадно, что мы не смогли увидеть фру Фредриксен, я бы с ней поздоровалась. Они такие замечательные люди. Ты еще помнишь, Абель, как мы забрались к ним в огород и таскали там морковь? Господи, да это было уже целый век назад. Замечательные люди, лучших я просто не знаю. И он тоже — не консул, не генеральный представитель и тому подобный вздор, а просто Фредриксен. Ты только представь себе, в прошлом году упала черепица с крыши и страшно его ударила, он до сих пор так и не оправился, но его жена все время твердит, что ему лучше, она такая терпеливая. А он, хоть и больной, перекупил у моего отца все акции «Воробья».

— Да, — сказал Клеменс, — он давно за ними охотился.

— Верно.

А знаешь почему? Не из жадности и не для того, чтобы на них заработать. Да будет тебе известно, Абель, что у него есть брат, паршивая овца, Ульрик Фредриксен. Он капитан «Воробья». Ты, может, его знаешь?

— Нет.

— Капитана «Воробья»?

— В мое время не было ни Ульрика, ни каботажных судов.

— Да, но он каждую вторую ночь стоит здесь у причала. Ты не бывал на нем?

— Нет.

— А кое-кто утверждает, будто тебя видели там. Да еще с дамой… Но наш добрый Ульрик так осатанел и так бесчинствует на борту, что брат хотел бы спровадить его подальше, на сушу, он даже приобрел для него славный участок с домом. Но Ульрик не желает уходить. Вот зачем Фредриксен скупил все акции, таким манером он может просто ссадить брата с корабля.

— А где этот Ульрик был раньше?

— Они говорят, приехал из Африки. Паршивая овца. До сих пор еще водит корабль, но для людей и для товаров это небезопасно. Фредриксен, во всяком случае, опасается.

— Ему нужен толковый капитан, — сказал Клеменс.

Подали кофе и бутерброды.

— Благослови тебя Бог, Абель, что ты привез нас. Ты сейчас никто и не хочешь кем-нибудь стать, но ты так много можешь. В прошлом году или в этом ты спас человека. Мы стояли и глядели, для нас, на берегу, это казалось вполне безопасным, но, когда все закричали «ура!», я заплакала.

— Да, верно, — подтвердил Клеменс, — она залила слезами мое пальто и кричала «ура».

— Но от тебя я так ничего и не услышала. А ведь ты хотел дать банкет в честь Абеля и первым внес себя в подписной лист.

— Ты преувеличиваешь, — с досадой сказал Клеменс.

— Но тебя, Абель, нигде нельзя было найти.

— Я об этом ничего не знал, — сказал Абель.

— Глупости, ты просто спрятался. Мы искали тебя три дня, а потом как-то остыли. Вот тут кое-кто и сказал, будто тебя видели на борту корабля. Так ты не был там с дамой?

— Уверяю тебя.

— Ладно. Я очень страдаю от собственной болтовни. Вы оба сидите и помалкиваете, вот я и болтаю за троих. Я вовсе не хотела тебя обидеть. Абель, — сказала она и накрыла своей рукой его руку, — прости меня. Я теперь сама на себя злюсь за то, что злилась на Робертсена и его жену. Неужели они не имеют права спокойно ходить по улице передо мной?

Все трое рассмеялись.

— Нет, я слишком много болтаю. Я как раз хотела тебе сказать, что твои негры уехали. Нет, я все-таки слишком много болтаю.

Клеменс:

— Они уехали еще в прошлом году.

— Да, но разве я не имею права сказать про них в этом? Я просто вспомнила, как уютно было в погребке.

— Может, мы и сейчас возьмем вина? — спросил Абель и хотел было позвонить.

— Нет, нет, — запротестовала Ольга, — здесь не так уютно, только дневной свет и белый потолок. И музыки тоже нет. И мы не пьяницы какие-нибудь. А главное, теперь уже все не так.

— Разве?

— Теперь все не так.

Абель, шутливо:

— Что же у тебя изменилось в худшую сторону?