Круг замкнулся
Шрифт:
— Мои деньги на булавки. Другими словами, мы с мужем теперь не очень ладим между собой.
Молчание. Ясное и холодное молчание. Стужа.
Клеменс, побледнев:
— Ты, Ольга, и впрямь слишком много болтаешь.
— Ну, в данном случае вовсе не слишком.
— Вопрос в том, желательно ли господину Бродерсену все это выслушивать.
— Мы с Абелем старые друзья.
— Да, я тоже нахожу, что здесь неуютно, — сказал Абель и встал, — может, отыщем какой-нибудь винный погребок, пусть даже без негров?
Они
— Это фру Фредриксен, — сказала Ольга. — Она такая милая.
Они остановились возле Бельвю.
Клеменс сказал:
— Прошу меня извинить и благодарю вас от своего имени.
— А вы с нами не пойдете? — спросил Абель.
— Это значит, что мы можем идти без тебя? — спросила Ольга.
Клеменс повернулся к Абелю и сказал:
— Мне надо полистать дело, которое мне поручено.
— Тебе поручили дело? — спросила Ольга.
— Большое спасибо за приятное времяпровождение, — сказал Клеменс, попрощался и ушел.
Они поглядели друг на друга. Между ними произошел следующий безмолвный разговор:
— Значит, и тебе нельзя идти?
— Ну да. Ты ведь не думаешь, что мы все-таки можем войти?
— Не думаю.
Она подала ему руку, поблагодарила за прогулку и поспешила вслед за мужем.
Абель предложил подвезти ее, но она не остановилась.
Да, ясли пусты, верно, подумал он и вошел внутрь.
Венгерская капелла. Именно сейчас нужно немного музыки. Шуман, Бетховен, Шуберт, изысканные мелодии. Тишина для Бога и для людей в зале.
Лолла сидела за столом со своей матерью. Он поздоровался, но сесть рядом не захотел, потому что, если они пьют вино, Лолла потом станет нудной и привязчивой.
Но Лолла поднялась, и тогда он просто был вынужден подойти к ней. Чертова баба, понимает ведь, до чего она хорошо выглядит в этом черном платье с белой отделкой и в черных перчатках.
— А я тебя искала, — сказала она.
— Тебе что-нибудь от меня надо?
— Мы пьем шоколад, не хочешь чашечку?
Они сели, но от шоколада Абель, поблагодарив, отказался, потому что совсем недавно пил кофе с бутербродами.
— Где ты был? Ты скверно выглядишь.
— Вот и Ольга это сказала.
— Ты с ней был?
— С ней и с ее мужем. Мы были в Валгалле.
— Жалко, что я не встретила тебя перед тем, как ты туда собрался. У меня бы ты хорошо выглядел.
Лоллина мать сидела тихо и безучастно и в разговор не вмешивалась. Жаль ее, седая голова с тусклыми глазами, готовыми улыбнуться на приветливое слово. Когда-то и она была молода.
Абель сказал:
— Вы сегодня тоже выбрались на танцы?
Старушка улыбнулась и покачала головой на его шутку.
— Это все Лолла, она меня сюда вытащила.
— А почему бы и
— Да, но они все равно красивые. У нас их по два на каждом окошке, а большой посреди стола.
«А в Кентукки они растут под открытым небом», — сказал Абель про себя.
— Так зачем я был тебе нужен, Лолла?
— Ты за Робертсена поручался? — спросила она.
— Что? Нет.
— Мне вчера в банке так сказали, и я испугалась.
— Ты и банк! Подумай, Лолла!
— Они спросили, здесь ли ты и не собираешься ли уехать. Нет, говорю, не думаю. А то, мол, у них бумага от таможенника Робертсена с твоей подписью. Очень сомнительный документ, так они говорят.
Молчание.
— Что ты на это скажешь?
— Я ничего не подписывал.
— Что нам делать, Абель? Выходит, он сам расписался вместо тебя?
— Наверно, — равнодушно ответил Абель.
Но Лолла уже поднялась по социальной лестнице, она заделалась леди и пеклась о своей репутации, а тут могла выплыть на свет история с фальшивкой ее отца. Робертсен ее щадить не станет, он и сам еще быстрей поднимается по той же лестнице.
— Что же нам делать?
— Я сейчас пойду и призову Робертсена к ответу, — сказал Абель. — Он живет недалеко отсюда.
Лолла, умоляюще:
— Но, Абель, дорогой, прошу тебя, не дай этой истории выплыть на свет.
— Ладно. Сиди здесь и жди меня.
Когда он уходил, изящная музыка смолкла и заиграл джаз. А за дверью он нос к носу столкнулся с таможенником Робертсеном.
— Я видел, как ты вошел сюда, и решил тебя подождать, — сказал Робертсен.
— А я как раз иду в полицию, чтобы заявить на тебя, — ответил Абель.
Так с места в карьер они перешли к делу.
Робертсен, нагло, без стыда и без разума:
— Само собой, ты подписал и теперь не отопрешься. Ты как раз сидел у меня и подписал. Пойди и погляди на альбомы девочек и на вексель. Везде одинаковая подпись. И если угодно, даже чернила одинаковые.
Говоря это, Робертсен смотрел прямо в лицо Абелю.
Во время разговора они потихоньку шли по улице, пока не отыскали скамейку.
Абель спросил:
— А ты не боишься, что тебя посадят?
— Хо-хо, — отвечал Робертсен, — пусть только попробуют.
— Через час ты заговоришь по-другому.
— Я смотрю, ты хочешь меня запугать, но боятся пусть другие.
И Робертсен развил свою мысль: он сегодня гулял по улице с женой и видел Абеля в благородной компании. Проявил ли он при этом хоть малейшие признаки страха? Not much! [3]
3
Ничуть! (англ.)