Круг
Шрифт:
— Здесь! — сказал Эбат.
Урядник достал из кобуры револьвер, жестом показал Эбату, чтобы он подошел к зарослям с другой стороны, кашлянул и слегка дрожащим голосом крикнул:
— Никому не трогаться с места! Кто тронется — буду стрелять!
— Стрелять буде-ем! — что было мочи заорал Эбат.
В репейнике что-то зашуршало, кто-то кинулся уряднику под ноги, сбил его с ног и вмиг исчез в темноте.
Когда урядник упал, ему послышалось, будто кто-то засмеялся, но тут раздался истошный крик Эбата:
— Стой, стой! Стрелять будем!
Когда
— Эх, удрали!
— Кто это был? — спросил урядник, садясь и ощупывая ушибленное колено.
— Вот тебе и «кто». Я ж говорил, дай мне шашку! Я бы их поймал, а голыми руками разве возьмешь!
— В твою сторону, значит, бежали?
— На тебя они собак спустили, асами — на меня. Раз-два по шее, свалили и удрали. Ну, вставай, ваше превосходительство.
— «Превосходительство, превосходительство». Дурак! Хоть бы одного схватил! — урядник встал, прихрамывая, сделал несколько шагов.
— Что ж ты сам не хватал?
— Кого мне было хватать, борова за хвост?
— Какого борова?
— Мы же свиней спугнули.
— Да нет, это не свиньи. Самые настоящие собаки!
— Не болтай, собаки залаяли бы.
— Эти собаки специально выученные, они не лают.
— Ври больше! Ей-богу, дурак. Самые настоящие свиньи. Свиным дерьмом воняет.
— А разве собачье дерьмо по-другому воняет? Все-то ты знаешь, ваше благородие!
— Но-но, лишнее болтаешь, смотри, язык отрежу!
— Виноват.
— Ясно, что виноват. Зачем привел сюда, зачем врешь? Никто в твою сторону и не бежал.
— Как никто? Вот, пощупай мой лоб.
— Мокрый… Вспотел?
— Кровь это, самая настоящая кровь! Ударили меня здорово сильно.
— А ну-ка, давай осмотрим это место.
Они раздвинули репейник, урядник зажег спичку, Трава была помята.
— Ясно, свиньи тут валялись.
— Погоди, давай получше посмотрим. Зажги-ка еще, вот тут еще не смотрели. Господин урядник! — вдруг вскрикнул Эбат, показывая на вещь, которую сам бросил сюда несколько минут назад. — Что это такое?
— А ну, подними, подними!
— Махорка! Разве свиньи курят махорку, ваше высо…
— Заткнись, идиот! «Ваше» да «ваше…» Гм-м, видно, и впрямь тут были люди. Вот и бумаги клок валяется. Так ты говоришь, крепко тебя стукнули?
— И по голове, и по спине, хорошо еще, не покалечили. Теперь дашь веревку от револьвера?
— Пойдем, по дороге поговорим. Табак-то у тебя?
— Я его в карман спрятал.
— Давай сюда, это не твоя махорка.
— Моя. Ей-богу, моя.
— То есть как твоя?
— Я ведь нашел, значит, моя.
— Вот чудак-человек! Ну как ты не понимаешь, что это вещественное доказательство!
— A-а, ну если вещественное доказательство, тогда бери…
— По голосу вижу, что не понял ты, ума не хватает! — урядник постучал Эбата пальцем по лбу.
— Хэ-э, — улыбнулся Эбат.
Они вышли на дорогу. Урядник, довольный, что все-таки напал на след злоумышленников, шагал бодро.
Поднявшись
— Чего скучный? — спросил он Эбата, прищурясь.
— Так ведь пачка табаку — не шутка… — начал было с обидой Эбат, но урядник перебил его:
— «Табаку, табаку…» Да пойми ты, что табак и клочок бумаги — это вещественные доказательства, их требуется под сургучной печатью к делу приложить. Ясно?
— Курить охота.
— Эх, сам-то я не курю… Вот что: на тебе деньги, завтра не только махорки, папирос себе купишь.
— Ну, коли так, давай!
— А если поможешь их шайку изловить, будет тебе награда.
— Спасибо, ваше благородие!
— Теперь иди.
— Вместе пойдем, нам по пути.
— Нет, вместе не годится. Если со мной увидят, тебе народ доверять перестанет. Иди сам по себе.
— Тогда ладно…
Урядник пошагал по улице вниз.
Эбат немного постоял, глядя ему вслед, потом засвистел и серединой, улицы пошел в другую сторону.
Не получив у Орлая Кости сбруи с медными бляшками, Эбат запряг лошадь простой сбруей и поехал на свадьбу в Луй..
Когда он подъехал к дому, где должны были играть свадьбу, со двора на улицу выбежал мужик в вышитой рубахе, сердито посмотрел на него, хотел что-то сказать, но Эбат быстро проехал в раскрытые ворота и поставил телегу под навес.
Мужик подошел к нему.
— Ты здесь командуешь? — спросил Эбат.
— Может, и я…
— Нельзя ли кваску испить?
— Зачем кваску? — Нынче водки не жалко.
— Моя лошадь водки не пьет.
— Что-о? — у мужика вытянулось лицо, но, видимо, что-то вспомнив, он пошел было к дому, Эбат поймал его за рукав.
— Если не жалко, напои бражкой, в горле пересохло.
— Пойдем на кухню, напою.
— А в доме нельзя?
— Нельзя, свадьбу ждем. Знаешь, поди, обряд-то.
— Ну коли так, пойдем на кухню, выпьем за обряд.
Унур Эбат пришел на кухню и попросил браги. Женщины-стряпухи закричали, чтобы он не мешал и уходил отсюда. Но он двумя-тремя словами сумел рассмешить и тем завоевал их симпатию. Ему дали браги.
Эбат забрался в темный угол, уселся там и, потягивая из кружки помаленьку браги, думал о том, за кого же его принимают люди. Недавно дочь богача Антона сказала ему: «Эй ты, Тутай!» Неужели он так похож на Тутая?
Тутай — это сумасшедший старик-нищий без роду и племени. Бродит он из деревни в деревню, из волости в волость, одет зимой и летом в рваную шинель, на плечах картонные погоны, на них карандашом нарисованы большие «генеральские» звезды. На груди приколота зеленая ленточка, на ленточке нацеплены кресты и медали, вырезанные из жести Подпоясан Тутай удмуртским пестрым поясом, на голове старый черный картуз без козырька с «кокардой»— вырезанным из жести петухом, за спиной Тутай носит сплетенную из лыка корзинку, которую он называет ранцем. Одет солдатом, только оружия не носит.